Далеко, на другомъ берегу, можно было различить небольшіе поѣзда городской дороги, пробѣгавшіе высоко въ воздухѣ по сквознымъ рельсамъ.
Электрическіе вагоны, скользившіе по набережной внизу, казались свѣтящимися ящерицами, которыя бѣгутъ по берегу, подскакивая на поворотахъ и разсыпая искры по сторонамъ.
Толпа, ожидавшая паромъ, становилась все гуще и гуще. Все это были прилично одѣтые, увѣренные въ себѣ люди. У каждаго въ рукахъ была свернутая въ трубку газета и въ карманѣ навѣрное звенѣла горсть крупныхъ серебряныхъ долларовъ. И вдругъ среди этой людской массы Рулевой почувствовалъ острый припадокъ тоски по родинѣ. Онъ почувствовалъ, что ему нѣтъ дѣла до этой сытой и самодовольной толпы и что эти люди неспособны прочувствовать его обиды и понять его упованія; онъ почувствовалъ, что здѣсь онъ чужой и что его мѣсто тамъ, за двадцать тысячъ верстъ.
Окружавшее богатство, движеніе и веселье внушали ему слѣпое отвращеніе; даже англійскій языкъ, раздававшійся кругомъ, пробуждалъ въ немъ стихійную вражду, и глядя на эти рты, раскрывавшіеся квадратно, для произнесенія глухихъ англо-саксонскихъ звуковъ, онъ какъ будто подозрѣвалъ, что они кривляются нарочно, и полубезсознательно спрашивалъ себя, когда же они бросятъ это бормотанье и заговорятъ настоящимъ человѣческимъ языкомъ, по-русски…
Это было чувство стараго московскаго путника, случайно попавшаго въ басурманскую или латинскую землю.
Паромъ присталъ къ берегу. Рулевой сошелъ внизъ, какъ пьяный, не обращая вниманія на толчки пассажировъ. Его тоска была такъ велика и сильна, что она обратилась въ активную страсть и направляла его каждый шагъ и дѣйствіе. Она приказывала ему сейчасъ же найти что-нибудь настоящее русское, чтобы заслониться отъ американскихъ впечатлѣній. Русскіе евреи уже не удовлетворяли его. Выйдя на берегъ въ Нью-Іоркѣ, онъ подошелъ къ станціи воздушной дороги, постоялъ съ минуту, потомъ взялъ билетъ и поѣхалъ вверхъ въ западное предмѣстье, гдѣ около одной русской семьи сгруппировалась первая великорусская ячейка въ Америкѣ.
Черезъ полчаса Рулевой спустился съ лѣстницы у Сто Шестнадцатой улицы въ Гарлемѣ и пошелъ по поперечной улицѣ, направляясь къ Четвертой аллеѣ. Это былъ бѣдный кварталъ, населенный неграми и небогатыми эмигрантами. Огромные дома были наполнены дешевыми квартирами. На улицахъ было грязно. Маленькіе газовые рожки мелькали тускло и уныло. Мелочныя лавки, цирульни, дешевые ресторанчики, все имѣло очень потертый и обтрепанный видъ.
