После ухода приятелей я взяла кота на руки и, рассказала ему, что говорила в кабинете ректора.
Мой питомец был возмущен до глубины души:
– Да как ты могла меня так опозорить? Я разве от тебя когда-нибудь убегал? Вот она человеческая неблагодарность.
– Василий, ну неужели ты не понимаешь, я сказала это не для того, чтобы тебя унизить. На самом деле ты самый лучший и преданный питомец на свете. И я очень-очень тебя люблю, – воскликнула я.
Мой лохматый приятель весь остаток вечера со мной не разговаривал, забравшись в самый дальний угол комнаты. Несколько раз я пыталась, помириться, но кот был непреклонен.
– Василий, ну что я должна сделать, чтобы ты меня простил? – умоляюще спрашивала я.
Он свернулся в комочек и обиженно молчал. Ближе к ночи в комнате появился отец.
– Ну что, артистка, рассказывай. Что ты устроила сегодня на допросе?
– Пап, это вышло спонтанно. Я не знаю, что на меня нашло.
Отец усмехнулся и проговорил:
– Ладно, посмотрим, как пойдут дела дальше. Смотрители теперь считают тебя не очень разумной. Может, это и неплохо для нас в подобной ситуации. Они вызывали и Селену. Она постоянно рыдала, так что, ее пришлось вывести. Думаю, первый раунд вы обе продержались без потерь, но думаю, они продолжат свое расследование.
– Ох, папа, не пугай меня. У меня и так поджилки трясутся. Кстати, я видела Томаса с Клаусом.
– И как дела у них? – сухо спросил отец.
– У них все нормально. Обещали, разузнать новости и сообщить, если что.
–Тебе нечего бояться, посмотри, сколько у тебя заступников, – проговорил он, обнимая меня. – Кстати, и коротышка Оран передавал тебе привет.
– Как он там? – улыбаясь, спросила я.
– Привыкает потихоньку, но очень скучает, – ответил отец.
– Передавай ему привет, скажи, что мы все по нему скучаем.
Отец улыбнулся и согласно покачал головой.
– Обязательно передам. Ну, я, пожалуй, пойду. У меня сегодня еще есть дела.
Оставшись одна, я ощутила небывалую тоску. Чувство отчаяния и безысходности охватило меня, и я заплакала, даже не пытаясь остановить поток льющихся слез. В дверь раздался тихий стук, приоткрыв ее, я увидела Томаса.
Заметив мое разбитое состояние, он тут же переступил порог и обнял меня. В этот момент мне стало так жалко себя. Мой родной мир был навсегда для меня потерян, а этот мир был настроен враждебно. Гнев, боль, отчаянье и постоянное ожидание скорой гибели вылились в безмолвный крик бедной девушки. Томас не разжимал своих объятий, пока я сотрясалась от рыданий, а лишь мягко поглаживал меня по волосам. Напряженность последних дней уходила вместе со слезами.
