Тук-тук-тук.
Проскользнула вкрадчивая надежда: если наставник сегодня так рассеян, что забыл забрать ключ, то, может, он и отсутствие ученика не сразу заметит?
Мрак за порогом пугал, представляясь всевозможными жуткими миражами. Вдруг именно в этом месте наставник проводит жестокие ритуалы, которые упоминаются в книгах? Что если здесь томится некий страшный зверь или те самые умертвия, которых Дьюар ожидал увидеть с первого дня ученичества? Дыхание перехватывало от предчувствия. Шаг, один лишь шаг отделял от единственного места в башне, куда он до сих пор ни разу не заглянул, и ни один мальчишка не смог бы удержаться от такой возможности.
Стоило пересечь порог и осветить помещение лампой, как его глазам открылась узкая прямоугольная комната. Полки тянулись вдоль всей правой стены, дальний конец их зарос многослойной паутиной и густой пылью. Взгляд скользнул меж банок и шкатулок, выстроившихся ровными рядами, но практически сразу потерялся в них. Все они носили надписи только на верефианском, который мальчик разбирал все еще недостаточно бегло, а многие руны почти стерлись от времени. Но не сами склянки привлекли внимание. Напротив, у совершенно пустой стены, стоял низкий круглый стол, на котором не было ничего, кроме единственного огромного сосуда. Вдоль пузатых боков из темного стекла бегали мерцающие огоньки, то ярче, а то тусклее. Дьюар, как завороженный, смотрел на них, делая маленький шаг вперед. Затем еще один. И еще, пока не оказался совсем рядом.
За годы обучения у Дэрейна он сталкивался с этим не раз, но в тот момент дыхание снова перехватило, поскольку эта находка превзошла все мыслимые ожидания. Не ходячие умертвия, не демоны – живые души томились в стеклянном сосуде, словно пойманные светлячки! Он видел их впервые. Дьюар поежился от того, какой холод его пробрал вместе с осознанием. Здесь, прямо у него под носом, творилась высшая некромантия, которая даже в книгах упоминалась урывками. Единственное, что Дьюар понял о ней – она опасна и бесчестна, потому что души, волей мага не способные обрести покой, даруют необъятную силу, но становятся все злее и злее.
В тот момент он не чувствовал в них враждебности. Наоборот, от духов, запертых в сосуде, исходила волна почти осязаемой тоски. Тоски, что грозила разорвать в клочья неокрепший разум, болью проходилась по венам, вызывала глубокую внутреннюю дрожь. Они молили о помощи. Без слов, но их чувства были намного громче и намного красноречивее, чем любая речь. Он не смог бы остаться в стороне. Острая жалость и жаркая, ослепляющая ненависть к наставнику затопили его до самых кончиков острых ушей. Никто не должен так обращаться с мертвыми! Его еще не успевшее закостенеть сердце требовало справедливости, и Дьюар не собирался противиться этому чувству. На удивление легко было открыть сосуд, вытащив пробку. Как будто открываешь всего лишь бутыль с вином – и заклинания, сдерживающие духов, не смогли остановить живых материальных рук. Огоньки хлынули наружу, подняв такой вихрь, что поставленная на край стола лампа моментально погасла, но Дьюар не остался в полной темноте: разлетающиеся духи все еще светились, теперь разогнав мрак даже в дальних концах комнаты. Они двигались быстро и беспорядочно, как радующиеся свободе птенцы, но все стремились к выходу, особо нетерпеливые – попросту просачиваясь сквозь стены, и стоявший посреди комнаты Дьюар ощущал все большее облегчение. Он впервые в жизни сделал нечто, заслуживающее внимания, нечто правильное – и гордился этим. Не остановила даже мысль о гневе наставника, который должен был обрушиться всей своей мощью с минуты на минуту.
