- Слушаюсь, госпожа. Вы уже кого-то заметили? - становясь тенью хозяйки, говорил слуга, словно весь исполненный энтузиазмом и преданностью.
- Я плохо разбираюсь в этой толпе, из нее, кажется, невозможно вычленить ни единого лица, - поняла, что несколько теряется в социуме Розалинда, надеясь, что слуга ни за что не отстанет от нее ни на шаг, однако он проговорил:
- Что ж, если прикажете начать расследование, мне придется покинуть Вас на некоторое время, садитесь в поезд, ничего не бойтесь. Я никогда не опаздываю. Все пройдет по плану, не сомневайтесь.
Далее приглушенный голос слуги исчез, не ощущалось более нигде его присутствия, Розалинда растеряно встала посреди вокзала, как маленький ребенок, не понимая значение цифр на табло и не зная, что делать с двумя билетами. Ей становилось жутко и одиноко, жутко одиноко, словно снегирю, который предчувствует смертный час, объевшись обледенелой рябины, горящей соблазнительным, словно спасительными гроздьями на мертвых зимних ветках, которые по весне оттаивают и оживают, а птицы уже нет. Все живое лишь раз умирает, а спящие без сновидений и вовсе не живут, поэтому не обладают страхом, отделяющим границы миров.
Но тогда девушка вспомнила, что слуга вручил ей револьвер, который и поныне тяжело оттягивал внутренний карман пальто, грозясь прорвать подкладку. Она не знала, как стрелять, но отчего-то успокаивалась, понимая, как легко ей убить - глубинный, подсознательный независимый разум ничто не сдерживало.
Что же такое снегирь? Нечто живое? Да и при чем здесь снегири до суеты осеннего вокзала, где смешались судьбы разлук и встреч, порой чересчур добровольных разлук. Люди попадались разные, ни один не внушал доверия, поэтому и шпионов вычислить не удавалось, Розалинда всегда дичилась и пугалась социума, не желая принадлежать ему. Кто-то шел, далеко… Снег еще не выпал, вернее, стаял и не обещал вернуться, но всех несла дикая вьюга обыденного, названного судьбой.
Страх порождал воспоминания об агрессии, чувства крошечного загнанного зверька.
Цетон не возвращался, но обещал не опоздать, Розалинда верила слуге, но знала, что он всегда лжет, с самого начала, бессовестно, бесчеловечно, да он и не являлся человеком, откуда бы к нему еще и совесть прилагалась? И все-таки по сравнению с остальными - враждебными и неопознанными, он являлся пока что только скрытым врагом, но размышления отзывались горечью: “Чем больше лжешь, тем больше убиваешь себя… Не правда ли это и для Воронов? Ведь чем они отличны от людей? А многим…”
