- Цетон.
Как будто умея улавливать колебания воздуха за сто метров, вошел слуга, впоследствии немало забавляя девушку своей этой способностью, но сейчас она проговорила:
- Мне страшно. Ты ведь не спишь никогда? Не чувствуешь усталости?
- Может, раз в сто лет, - начал слуга, но тут же успокаивающим бархатным своим голосом ответил: - Не беспокойтесь, госпожа, я никогда не позволю причинить вам зла, вы - мой изумруд, мой алмаз, моя извечная звезда, теперь я существую только для вас, я словно хранитель редкого экспоната, что покоится под стеклянным куполом в музее. Бесконечном музее жизни. Спите спокойно, госпожа, пусть мысли не тревожат вас, а чувства не причиняют боли.
С этими словами показалось, будто Ворон обновил слой льда, сковывавший все здравые стремления и теплые чувства. Вскоре и мысли сковал глухой спокойный сон.
Наутро Розалинда пробудилась все же слишком рано, еще когда рассвет слабо покрывал белесые склоны домов, расцвечивая их осенним заревом, от которого не осталось и воспоминания в отсутствие ноябрьского снега, всем ныне правил серый бетон и черный асфальт, только кое-где нецветущим летом пробегали синие жуки троллейбусов и желтые гусеницы трамваев, которые казались какими-то крошечными, разрубленными по сравнению с двойными длинными питерскими.
Девушка одиноко посидела среди покрывал и подушек, обхватив колени руками и сонно упокоив на них острый подбородок, вся еще жарко-теплая со сна, мерзнущая пробуждением. Казалось, будто что-то пригрезилось, но лишь казалось, возможно, воспоминания о видении являлись обманом, защитным механизмом нестройного разума, который понимал смутно, что все еще не здоров, поскольку абстрагироваться от проблемы не означает ее решить. Так или иначе, она встала, вышла, не стесняясь, в ночной рубашке из комнаты, застав слугу за престранным занятием.
- Что это ты творишь, ирод? - не своим, грубым, словно идущим из-за спины, минуя сознание, голосом спросила Розалинда, не пытаясь сформулировать по-человечески вопрос. А вообще, зрелище, конечно, стоило того. Цетон застыл в прихожей, бережно, с огромным благоговением, словно даже мурлыкая, держал изящный сапожок хозяйки и… начищал скрупулезно его зубной щеткой.
- О! Госпожа, вы уже пробудились! Какая оплошность, я должен был предчувствовать это и успеть все… - затараторил благостным голосом слуга.
- Ты что делаешь? - повторила вопрос девушка, хлопая непонимающе глазами, конечно, она не сомневалась, что зубная щетка не одна из тех, что стоят в ванной комнате в стаканчике, но прежде всего ее смущал смысл сего действия.
