На гладкой коже зеркала выступала глубоким порезом морщина, деля его искажениями на несколько самоотражений. Кто-то здесь пытался с ним бороться, убить зеркало в страхе своего отражения, а, может быть, просто неосторожно задели в суматохе. Суматохе чего? Куда и от кого бежали? Девушка невозмутимо и без усилия оставалась подле полутемного стекла, лицо ее не казалось чужим, не казалось своим, вообще никаким, это была просто кукла, оболочка. Что с ней так носиться? Пусть себе будет…
“Я должна бы испытывать хоть что-то, хоть какое-то ощущение горечи или страха, может быть, злости, хоть что-то способное заставить двигаться вперед, распутывая этот страшный клубок тайны”, - подумала девушка, равнодушно и абсолютно спокойно разбирая свое лицо и тело в искажениях темного зеркала. Слуга между тем проверил квартиру на предмет прослушки или подобных ловушек - все чисто. Тогда, не дожидаясь приказаний, подошел к госпоже, снял с ее безвольных плеч пальто, аккуратно упокоил его в утробе глубокого сумрачного шкафа, так жаждущего принимать и принимать одежду, но давно заснувшего в своем одиночестве в отсутствие посетителей.
- Госпожа? - осторожно спросил Цетон, слегка наклоняясь ее уху. Она только что-то промычала, рассматривая, как в трансе, свое отражение, словно упоенная его спокойным созерцанием без извечного ужаса и беспрестанного страха. Эмоций не оставалось, она сама их продала за покой, а теперь они бы, может, и помогли, может, сердце бы подсказало, что делать, а теперь только четко и размеренно щелкали выключателями страницы разума. Она анализировала свое лицо, все его незнакомые и чужие черты, тонкую, словно тушью проведенную, линию носа, безучастные короткие выгнутые безразличием брови, неулыбающиеся бледные губы, кукольные пухлые щеки, и не менее кукольные, совершенно потухшие, как у умирающего старика, глаза, впивающиеся несколькими слоями радужной оболочки прямыми лучами во все окружающие предметы, но словно бы только видя и не воспринимая их.
- Твой мир нереален… - вспомнилась собственная пронзительная мысль и не напугала, не напугало даже абсолютное равнодушие, сама себе ответила:
- Нереален? И что с того?
Она вздохнула, прошла в одну из многих пустующих комнат. Одна только пыль, а слуга даже не оставил следов на этой пыли. Цетон услужливо вился вокруг нее, глаза его мерцали таким же безразличием.
- Не прикажете ли приготовить ужин? - проворно напомнил о мирском Цетон.
