Въ послѣдніе дни Рулевой почти голодалъ, стараясь растянуть подольше свои быстро тающіе, гроши. Съ Усольцевымъ онъ познакомился недѣлю тому назадъ и въ первый разъ посѣтилъ его именно въ этотъ вечеръ. Собственно говоря, его привело соображеніе, что русскій столяръ и его товарищи помогутъ ему найти что-нибудь; но потомъ такое необычайное явленіе, какъ русская группа на американской почвѣ, заинтересовало его, и онъ на время забылъ о своихъ планахъ.
— Откуда же вы беретесь? — спрашивалъ онъ у хозяина нѣсколько удивленнымъ голосомъ.
— Отовсюду! — сказалъ Усольцевъ. — Кто самъ придетъ, а кого и вонъ выпроводимъ.
— Какъ вонъ? — повторилъ Рулевой. — За что?…
— За то… — сказалъ Усольцевъ, — не ходи пузато.
— Такіе попадаются народы, — прибавилъ онъ, — что посмотришь да подумаешь: какой, молъ, Богъ тебя выдумалъ и на свѣтъ выпустилъ?…
Рулевой ничего не сказалъ, но это маленькое общество представилось ему въ нѣсколько иномъ свѣтѣ. Онъ видѣлъ теперь, что, едва вылупившись изъ яйца, оно уже имѣетъ двойную полярность и, какъ всѣ человѣческія группы, подбираетъ членовъ взаимнымъ притяженіемъ и отталкиваніемъ.
— Недавно приходилъ ко мнѣ человѣчекъ, — сказалъ Усольцевъ, — молоденькій хлопчикъ, можетъ, не больше лѣтъ двадцати. Вотъ бы вы его посмотрѣли… Родомъ изъ Полтавы, хохолъ, значитъ, а фамилія ему Нѣмецъ, а вѣры, говоритъ, мухамеданской…
— Почему, — спрашиваю, — мухамеданской?
— Двѣ жены, — говоритъ, — имѣлъ, да отъ обѣихъ утикъ…
— А чего работать умѣешь? — говорю.
— Я, говоритъ, граверъ, на мѣди рѣжу…
— Я, признаться, согрѣшилъ, подумалъ: не бумажки ли ты нарѣзывалъ часомъ; а потомъ вижу, пальтишко у него очень драное… Потомъ какъ пошелъ онъ хвастать: «Я, говоритъ, въ Харьковѣ технологическій университетъ на два курса не кончилъ. Я политическій экономъ и могу всякаго тому же научить». А я ему взялъ да сказалъ: «Намъ учителей не надо. Мы сами какъ-нибудь научимся!..»
Рулевой опять промолчалъ и посмотрѣлъ хозяину въ глаза. Ему показалось, что послѣдніе слова Усольцева сказаны примѣнительно къ случаю; но глаза столяра смотрѣли совершенно открыто: онъ просто передавалъ свои впечатлѣнія, не расчитывая, что этотъ обѣднѣвшій интеллигентъ можетъ принять ихъ за личный намекъ.
Компанія у закусочнаго стола увеличилась. Продавецъ газетъ, Абель, сухощавый и приземистый, съ курчавой головой и большими черными глазами, горячо спорилъ съ Павломъ, жестикулируя и по временамъ даже подскакивая, какъ будто для того, чтобы подбросить свои аргументы къ лицу огромнаго собесѣдника.
