Дѣточки мои! Сердце мое не дождется, чтобы васъ повидать!.. Посылаю вамъ двѣ шифъ-карты. Поѣзжайте на Ямбургъ, да возьмите губернскій паспортъ, такъ дешевле!..
Ласточка моя, Клася! Ты теперь стала большая, невѣста! Ночей не сплю, все о тебѣ думаю.
Я проплакала всѣ глаза… Не давайте, дѣточки, на дурницу денегъ никому, бо все заплачено.
Ягодки мои малиновыя! Поѣдете по водѣ, креститесь, да Богу молитесь. Подходить будетъ время, стану я каждый вечеръ бѣгать на морскую пристань. Куплю я длинную трубу, всѣ глаза просмотрю, повыглядываю, не бѣжитъ ли океанское судно, не везетъ ли мое червонное золото?..
Алмазы, мои неоцѣненные! Мучаюсь я за вами, какъ голодная… Были бы у меня крылья, полетѣла бы я вамъ навстрѣчу».
* * *
Черезъ шесть мѣсяцевъ, въ воскресный вечеръ прекрасной американской осени, которая составляетъ лучшее время года, особенно у Атлантическаго океана, въ узкомъ паркѣ, прилегающемъ къ Восточной Рѣкѣ у Восемьдесятъ Пятой улицы, среди безчисленной толпы народа, стояла еще одна маленькая группа. Это была Авдотья съ «дѣтычками». Клаша, дѣйствительно, была невѣста, и молодые люди заглядывались на ея свѣтлорусую косу, которая спускалась по спинѣ ниже пояса. Безусое лицо Антосика имѣло дѣтскій видъ, но онъ уже переросъ на полголовы свою мать. Авдотья похудѣла и стала какъ будто старше, но лицо ея выглядѣло гораздо оживленнѣе прежняго. Она исполнила свое намѣреніе и открыла небольшую прачечную и теперь, кромѣ своей дочки, уже имѣла двухъ галичанокъ помощницъ. Дѣло обѣщало имѣть успѣхъ. Антосикъ ходилъ въ слесарную мастерскую и уже зарабатывалъ пять долларовъ въ недѣлю, что для начала было отлично. Кромѣ того, онъ сталъ учиться англійской грамотѣ, по своему обычаю «самоукомъ», преодолѣвая упорнымъ трудомъ всѣ встрѣчавшіяся трудности и постепенно добираясь до сути. Немудрено, что Авдотья чувствовала себя счастливой.
Наверху въ бесѣдкѣ игралъ оркестръ, но говоръ тысячеголовой толпы совершенно заглушалъ звуки музыки. Если бы кто-нибудь стоялъ возлѣ этой новой семьи русскихъ переселенцевъ и прислушался къ ихъ разговору, онъ могъ бы разобрать, что Авдотья учитъ дѣтей говорить по-англійски, немилосердно коверкая, искажая слова и звуки, столь непревычные для восточно-европейскаго уха.
Нью-Іоркъ 1902 г.
«Тамъ пляшутъ, пляшутъ, пляшутъ
маленькія куколки,
Такъ онѣ пляшутъ, составивъ тѣсный
кругъ».
Десятка полтора мальчиковъ и дѣвочекъ, взявшись за руки, составили хороводъ и старались кружиться вокругъ мохнатой елки, увѣшанной разноцвѣтными свѣчами и бумажными цвѣтами, — хотя это имъ не совсѣмъ удавалось. Елка была слишкомъ велика для маленькой «большой комнаты» скромнаго жилища, и въ углу у стѣны оставалось такъ мало мѣста, что дѣти должны были при каждомъ оборотѣ круга протискиваться сквозь этотъ промежутокъ, какъ сквозь узкую щель.
