Я билась пойманной птицей в клетке его рук. Крылья целые, но улететь невозможно. В безмолвной борьбе только наша одежда шуршала и поскрипывала кожаная обивка мебели. Стул один, не хватило мужчине места. Сел на диван и меня тянул на колени. От вина не так жарко, как от близости его тела.
Поздно догадалась, что проще разбить бутылку, а хмель не дал сделать это быстро. Барон заметил движение и дернулся назад, падая вместе со мной на диван. Я охнуть не успела, как оказалась под ним, снова чувствуя вес мужского тела, задыхаясь навязчивым запахом парфюма.
– Легче, я сказал! – рявкнул Барон, удерживая мои руки. – Разбить Петрюс – кощунство. Не святотатствуй в моем бункере.
Да пошел он! Вместе с бункером и вином. Я вырывалась, пока хватало сил, но потом обмякла, жадно глотая воздух. Слабость стала катастрофической. Я не могла и уже не хотела шевелиться. Не понадобился второй бокал. Барон коленями раздвинул мои ноги и заставил обнять. Я чувствовала, как сильно завелся. Кричать бесполезно, из-под земли никто не услышит. Знала ведь, что так будет с самого начала. Даже странно, что похититель долго терпел.
– Все, ты меня достала, – шипел он. – Грубости хочешь? Специально провоцируешь?
– Нет.
– Я хотел по-хорошему. Развязал, в бункер привел, хотя мог запереть в обычном подвале. Нелидовы только силу понимают?
– Я – Семенова! – слова посыпались градом и уже плевать на наказание. – Отца никогда не знала, вашу аристократическую шайку в глаза не видела! Ты меня третий день избиваешь и мучаешь. За что? Просто так?
Риторический был вопрос, но он впервые если не достучался, то хотя бы коснулся сознания Барона. Хозяин бункера не выпустил меня из рук, но держал уже не так крепко. На порку я себе наговорила, буду продолжать. Душу отведу перед тем, как изнасилует и забьет до смерти.
– Я хочу сбежать и убить тебя хочу. Ты чего-то другого ждал? Думал, напугаешь, я заткнусь и буду трястись от страха две недели? Не вышло. У тебя, я смотрю, многое не получается. Может, потому что уродам не должно везти?
– Уродам всегда везет, – неожиданно ровно ответил он. – Я потому сейчас один, что слишком долго в ублюдка не хотел превращаться.
– А на мне терпение лопнуло? Или раньше на Катерине?
Барон поднялся надо мной еще выше. Встал на колени и, наконец, отпустил руки. Во взгляде не больше разума, чем в тот день, когда меня бил. Черные совсем глаза, и лицо свело судорогой.
– Гена рассказал, черти за язык дернули. Что еще знаешь? Шайка, говоришь, аристократическая?
