Меня всё больше раздражали её нападки – ей не нравились нос, подбородок, цвет лица и губы Элизабет – но я промолчал, даже когда она решила уязвить меня: «А в ее глазах – кто–то однажды даже назвал их очаровательными – я никогда не находила ничего особенного».
Она с вызовом взглянула на меня, но я никак не отреагировал на её выпад.
– Помню слова, сказанные вами после того, как Беннеты обедали у нас в Незерфилде: «Это она–то красотка? Я бы скорее назвал ее мамашу душой общества!»
– О да, – все–таки выйдя из себя, ответил я. – Это было в самом начале нашего знакомства. Но прошло уже много месяцев, как я стал видеть в ней одну из самых прелестных женщин, которых мне приходилось встречать.
После чего покинул комнату.
Бесцеремонность Кэролайн переходила все границы. Если бы она не была сестрой Бингли, я бы потребовал, чтобы она покинула Пемберли. При мне оскорблять Элизабет! Ревность завела её слишком далеко.
Но она неспособна нарушить моё счастье. Я люблю только Элизабет.
Осталось понять, любит ли Элизабет меня.
8 августа, пятница
Я не мог заснуть прошлой ночью, но в этот раз причиной было ощущение счастья. Мне верилось, что Элизабет теперь не настроена против меня. Я надеялся, что со временем она сможет даже полюбить меня. Я был благодарен судьбе за то, что она привела Элизабет в Дербишир, а ещё больше, что судьба заставила меня оставить всю компанию, повела на день раньше в Пемберли и помогла нам встретиться. В Лондоне я старался забыть Элизабет, но это оказалось невозможно. Теперь я должен постараться завоевать её.
С такими мыслями я и пришел в гостиницу этим утром, надеясь побыть с ней хотя бы недолго. Слуга проводил меня в гостиную. Пока мы поднимались наверх, я всё гадал, с каким выражением лица она встретит меня. Оно бы многое мне сказало. Улыбка указывала бы на то, что я прощен. Смущение означало бы полную неопределенность. Холодный взгляд не оставлял бы надежд.
Дверь отворилась, но вместо того, чтобы увидеть Элизабет, спокойно сидящую со своей тётей, я встретил её, стремительно направляющуюся к выходу. Она была бледна и крайне возбуждена. Первое, что пришло мне в голову – с ней случилось что–то ужасное, только большая беда могла так преобразить её. Но ещё до того, как я смог выговорить хоть слово, она обратила ко мне свой взор, полный муки, и воскликнула: «Извините меня, я вынуждена вас покинуть. Мне сейчас же надо найти мистера Гардинера по неотложному делу. Нельзя терять ни секунды».
