Каргаретели усмѣхнулся грустно и жалобно.
— Тяжелѣе было, когда пуля ударила…
Онъ подумалъ немного и прибавилъ сдержанно:
— Моя исторія подтверждаетъ давно высказанное мнѣніе, что могутъ нѣсколько пострадать и невинные люди, сами не зная за что…
— Я былъ режиссеръ, — разсказывалъ Каргаретели, — въ казенномъ театрѣ служилъ, лѣтъ двѣнадцать, съ самаго основанія. Жена у меня артистка, тоже въ театрѣ. Двое дѣтей. Жили себѣ. Время пришло, нельзя было остаться безучастнымъ. На улицахъ стрѣльба. Я тоже принялъ участіе.
— Участіе въ чемъ? — переспросилъ я съ удивленіемъ, — въ стрѣльбѣ?
— Боже сохрани, — сказалъ Каргаретели съ нѣкоторымъ ужасомъ; — у насъ были свои дѣла, театральныя. Семьдесятъ человѣкъ рабочихъ въ театрѣ, плотники, механики, выработали пункты. Правду сказать, очень туго имъ жилось. Предъявили дирекціи. Меня, на бѣду мою — выбрали защитникомъ себѣ. — «Вы, — говорятъ, — не вертунъ, человѣкъ основательный. Послушаютъ васъ…» Были удовлетворены, но дирекція стала говорить: «Это дѣло рукъ режиссера Каргаретели». Такъ я пострадалъ по доносу одного генерала театральнаго и одного полковника.
Онъ долго не рѣшался назвать фамилій, хотя онѣ въ свое время обошли всѣ газеты, но потомъ собрался съ духомъ и прибавилъ: — «Полковника Касимова. Я былъ съ нимъ въ ссорѣ изъ-за растраты шестидесяти тысячъ, какъ обнаружилось потомъ при слѣдствіи по документамъ. Я не могъ этой мерзости вынести. Полковникъ Касимовъ довольно безцеремонно бралъ проценты со всѣхъ поставщиковъ. Сдѣлаютъ костюмъ изъ забракованнаго плиса, а записываютъ бархатъ, четырнадцать рублей аршинъ. Я говорю: „Владиміръ Николаевичъ, какой же это бархатъ, это аршинный товаръ по сорокъ копеекъ. Все на свѣтѣ временно. Васъ смѣнятъ, съ меня искать станутъ“. Онъ этого не могъ терпѣть. На этой почвѣ у насъ доходило до матери и до отца.
Въ это время убили генерала Грязнова. А никого не поймали. Говорятъ: „Комитетъ устроилъ. Гдѣ комитетъ?“
Тутъ подвернулся доносъ изъ театра: „Режиссеръ Каргаретели — предсѣдатель комитета“.
Полковникъ Касимовъ сказалъ: „Надо вырвать этого человѣка“.
Въ одинъ вечеръ пришли ко мнѣ чины охраны прямо въ театръ. Околоточный, городовой, казакъ. Предъявили вопросъ:
— Вы Каргаретели? — „Да, я!“ — По приказу генералъ-губернатора вы арестованы. — „Куда прикажете?“ — говорю. — Въ тюрьму!
Сѣли, поѣхали. Доѣхали до оврага, что за городомъ. Велѣли слѣзть, извозчика отпустили, зашли въ духанъ. Порядочно выпили, подбодрились. — „Теперь, говорятъ, извозчикъ не понадобится, пойдемъ пѣшкомъ“. — „Пойдемъ. Я съ вами не боюсь. Вы люди съ оружіемъ, защитите меня“. Время тогда было безпокойное, каждый день разбой.
