Сынъ мой жилъ вмѣстѣ со мной. Земство устроило пунктъ въ пятнадцати верстахъ отъ нашего села. Врачъ жилъ въ Хлѣбенскѣ и наѣзжалъ въ села. Я былъ гласнымъ уѣзднымъ и предложилъ управѣ устроить пунктъ въ нашемъ селѣ, а я дамъ квартиру сыну. У нихъ двѣсти рублей сберегалось. Такъ мы поселились вмѣстѣ, сами хлѣбъ убирали. Жили гнѣздомъ. Сосѣдніе священники говорили: „Да вы толстовцы какіе-то. Отецъ косы отбиваетъ, врачъ коситъ, жена ворошитъ“. Меня знали. Я проповѣди говорилъ не по книжкѣ, а отъ собственнаго сердца. Сына тоже знали. О немъ говорили: сердечный врачъ.
Мы все пробовали вводить: скотоводство улучшали, завели ярославскую породу, травосѣяніе, ленъ, даже машины для уборки выписали. Крестьяне хоть туго, да перенимали. Теперь и льну и клевера много больше, чѣмъ раньше было. Все это пришлось нарушить и уйти.
Мои прихожане хорошо относились къ намъ, но были тутъ другіе, даже не изъ моего прихода Заринъ землевладѣлецъ, бывшій курскій полицеймейстеръ, уволенный потомъ, — помните, о немъ въ газетахъ писали. Еще одинъ мѣстный помѣщикъ. Раньше съ моимъ сыномъ былъ на ты, все спорили. Потомъ, какъ обострилось, онъ сталъ доносы писать на прежняго друга… Еще сыщикъ одинъ, двадцать семь лѣтъ служилъ въ охранномъ отдѣленіи, уволили его за пьянство. Еще Огневъ, торговецъ, лѣсомъ торговалъ. Мнѣ приходилось изобличать его за казнокрадство. Они подсиживали насъ.
Когда вышелъ манифестъ, я сказалъ крестьянамъ, что, если угодно, устроимъ совѣщаніе о вашихъ нуждахъ. Устроили въ волостномъ правленіи. Въ сосѣдней комнатѣ сидѣли черносотенцы. Одинъ торговецъ, мѣщанинъ, вбѣжалъ, кричитъ: „Не надо намъ никакихъ манифестовъ. Всѣмъ довольны“. Но прихожане вывели его.
Я объяснилъ манифестъ. Докторъ рѣчь сказалъ. Когда выходили, одинъ пьяный изъ той партіи крикнулъ: „Ты не священникъ, ты антихристъ изъ болота“. И его уняли.
Послѣ того доносы пошли. Анонимныя письма стали присылать, такія грубыя: „Старый чертъ, тебѣ и жить только до Новаго года. Тебѣ пуля въ лобъ, или ножъ въ бокъ“.
Стали подъ окнами ходить. Въ окно моей спальни бросили колъ деревянный. Одинъ разъ слышу: ходятъ и говорятъ: „Такого священника убить надо“. Другой голосъ говоритъ: „Да, у меня есть на примѣтѣ человѣкъ, на медвѣдя не побоится“. Подойдутъ и встанутъ, потомъ уйдутъ.
Двадцать четвертаго декабря того же года я былъ въ церкви. Пріѣхалъ становой и жандармы, вызвали сына въ волостное правленіе подъ обманнымъ предлогомъ.
