Разумѣется, облава никого не изловила. И начальство подъ конецъ разсердилось и, дѣйствительно, отобрало у крестьянъ ихъ жалкія пищали и ржавыя винтовки, — ибо Кавказъ долженъ быть разоруженъ…
Все вышло, какъ полагается, и все осталось по старому. Населеніе на своемъ мѣстѣ, разбойники на своемъ и начальство на своемъ.
Я подробно разсказалъ этотъ случай, ибо онъ очень типиченъ для современнаго Кавказа. Всѣ эти подметныя письма, похищенія, выкупы, облавы, съ участіемъ полиціи и безъ онаго, больше всего похожи на какой-то нелѣпый, кровавый, трагическій водевиль. Они происходятъ только потому, что въ жизни нѣтъ никакого творчества, или ему не даютъ развернуться. Кто можетъ, — грабитъ: тифлисскіе охранники, или горные анархисты, или даже общій союзъ охранно-анархическій.
Для армянскаго населенія, какъ я уже говорилъ, болѣе героическій характеръ имѣла война съ татарами, ибо она захватила всѣ классы и пробудила въ народѣ рѣшимость стоять до послѣдняго.
Я встрѣтилъ на Алавердскомъ заводѣ шушинскаго дружинника. Онъ разсказывалъ мнѣ подробности пятимѣсячныхъ уличныхъ сраженій, которыя выдержалъ этотъ несчастный городъ, когда женщины и дѣти гибли въ огнѣ и все населеніе сидѣло безъ хлѣба, какъ въ новомъ Портъ-Артурѣ. Но любопытнѣе этихъ подробностей было настроеніе сражавшихся.
— Во время второй рѣзни, — разсказывалъ дружинникъ, — мы сидѣли вверху впереди своего города, а татары сидѣли внизу впереди своего. Между нами была полоса горящихъ домовъ, куда не ходили ни мы, ни они. Настала ночь. Татары перестали стрѣлять. Вышла луна и смотрѣла намъ въ лицо. Мы сидѣли и ждали. И вотъ, изъ татарскаго города снизу донесся голосъ, тонкій, высокій, какъ плачъ. Пѣлъ татаринъ, должно быть, на кровлѣ высокаго дома. И оттого голосъ его катился далеко и ясно. Онъ прославлялъ павшихъ татаръ и армянъ и проклиналъ живыхъ, которые третій мѣсяцъ дерутся и не могутъ дойти до конца. И наши дружинники молчали и слушали и плакали.
Здѣсь въ Лорійскомъ округѣ все обошлось гораздо благополучнѣе. Одинъ изъ моихъ спутниковъ, Іованнесъ Туріанцъ, извѣстный армянскій поэтъ, горійскій уроженецъ и патріотъ, разсказывалъ мнѣ:
— Когда началась смута, начальство устранилось, приставъ уѣхалъ. Мы остались сами. Кругомъ насъ татарскія села лежатъ, какъ кайма. Я подумалъ, собралъ двѣ сотни всадниковъ, хорошихъ, вооруженныхъ, сдѣлалъ бѣлый флагъ и поѣхалъ по татарскимъ селамъ. Пріѣдемъ, встанемъ на площади, затрубимъ въ трубу и соберемъ народъ. Я рѣчи говорилъ о мирѣ. И татары выходили и тоже говорили. Одна татарка вышла подъ чадрой и такъ говорила за миръ, что всѣ плакали. А послѣ рѣчей праздникъ устроимъ, джигитовку, барановъ жаримъ. Всякое бывало. Одинъ разъ изъ селенія Куртахъ помѣщикъ прислалъ жалобу противъ крестьянъ. Одинъ потравилъ поле, другой согналъ свою скотину съ кочевья на его поле, третій согналъ, весь хлѣбъ потравили. Я взялъ двадцать-пять всадниковъ, пріѣхалъ. Собралъ крестьянъ и говорю при нихъ дружинѣ: «Ребята, пообѣдайте, поотдохните, а къ вечеру идите на поле, какую скотину найдете, загоните въ ограду. Будемъ разбирать дѣло». Вечеромъ вышли на поле, а крестьяне смѣются: «Черта съ два найдешь хоть одну».
