И опять–таки в этом деле было много личностных факторов, оказавших значительное влияние на поведение всех, кто был к нему причастен. Уилберфорс, видимо, хотел сохранить свое епископское достоинство, а Томас Гекели, вероятно, находился под сильным влиянием причин не вполне интеллектуального характера, таких, например, как желание ограничить традиционное влияние духовенства и добиться повышения авторитета формирующегося класса профессиональных ученых. Тот факт, что сам Чарльз Дарвин потерял христианскую веру, которая у него была в юности, может быть приписан и его глубокой скорби по поводу смерти десятилетней дочери Энни, а не только его научным открытиям. По поводу того, что в конце жизни Дарвин высказывался о религии очень осторожно, кто–то может сказать, что ученый просто не хотел задеть религиозные чувства своей жены Эммы, глубоко верующего человека, но, в любом случае, известно, что Дарвин никогда не становился последовательным атеистом. До полного атеизма не дошел даже Гекели, предпочитая термин «агностик» в отношении тех, кто, подобно ему самому, считал, что на вопрос о существовании Бога не может быть однозначного ответа.
Вывод
Случаи с Галилеем и Дарвином — специально подобранные хрестоматийные примеры того, как могут взаимодействовать наука и религия. В каждой из этих двух ситуаций оказалось, что определенные убеждения, ранее разделяемые всеми людьми (Земля как центр мироздания и неизменность видов), нуждаются в радикальном пересмотре. Благодаря религиозному мышлению эти положения были уже заложены в массовое сознание в качестве исходной предпосылки, так что и само религиозное мышление тоже нуждалось в изменении для соотнесения своего мировосприятия с другими формами знания. Это, разумеется, было не очень удобно для богословия. В каждом случае наблюдалось первоначальное сопротивление новым идеям, но никоим образом не единодушное. В то же время научные данные были поначалу совсем не однозначны, так что какое–то время споры не утихали и среди ученых, поскольку для научного сознания радикальные перемены настолько же сложны, насколько и для религиозного. Однако, в конце концов в обоих случаях наступила ясность. Богословие пришло к выводу, что ценность рода человеческого не определяется ни тем, расположена ли Земля в центре мира, ни тем, был ли Homo sapiens создан в один миг и отдельно от всех остальных биологических видов.
Некоторые мыслители даже предположили, что наука и религия не только не находятся в состоянии вражды друг с другом, но, более того, именно иудео–христианско–исламское представление о мире, как о сотворенном, позволило науке расцвести в Европе XVII века, а не в античной Греции или средневековом Китае, несмотря на величайшие интеллектуальные достижения двух этих цивилизаций. Доктрина о сотворении предполагает, что:
