— А можно ли здесь говорить? — спросил я. Но доктор только махнул рукой:
— Думаю, можно.
Доктор начал свой рассказ.
Когда мы расстались с тобой, подполковник отвез меня в хирургическое отделение, и уехал. Встретил меня доктор Вагнер. Интересный мужик, невысокий, лысый, и вообще, каким-то домашним, незлым он мне показался. Только глаза какие-то не такие, сам улыбается, а глаза — нет, как посмотрит — аж холодно от взгляда его становится.
Поздоровался он со мной, и представился доктором Вагнером, Арнольдом Ивановичем. Я заметил, что у него несколько странное сочетание имени, отчества и фамилии, но он только отмахнулся:
— А, это все от предков. Мой предок — немец, еще при Петре Первом приехал в Россию, был лейб-медиком при царском дворе, а имена потом давали своим детям, то русские, то немецкие. Так что, ничего удивительного. Посмотрите, доктор, можно ли что-то сделать. Просто ума не приложу, как это могло случиться, у нас-то и машины раз в два часа ходят, и тут такой случай!
Мы вошли в операционную, тело пациента лежало на столе. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что моя помощь уже была не нужна. На теле проступили трупные пятна. Но все же я внимательно осмотрел его и сказал:
— Боюсь, что слишком поздно Вы попросили меня о помощи. Хотя и раньше я не смог бы ему помочь, он получил повреждения, не совместимые с жизнью.
Меня это насторожило, неужели доктор не смог определить сразу, что пациент уже не жилец на этом свете? Ведь это же врач, а не безутешная вдова, рыдающая над неподвижным телом.
— И Вы ничего не сможете сделать? — он спросил меня таким удивленным голосом, как будто бы я отказывался от чего-то, что мог сделать любой специалист, — а мне вас рекомендовали, как хирурга высочайшей квалификации!
— Да, я хирург, — меня это уже начало раздражать, — но я же не Иисус Христос!
— Да, да, конечно. Простите доктор, это все эмоции. Такой случай, просто не знаю, что делать! — Он был так расстроен, так растерян, что я ничего не понимал.
— Да, ничего уже не сделаешь, — я сказал ему уже более спокойно, хотя хотелось, честно говоря, просто нахамить. Или он считает меня полным идиотом, или сам полный идиот!
— Но, неужели ничего нельзя сделать? — и тут что-то такое блеснуло в его глазах, отчего я понял: нет, он не идиот, он что-то задумал.
— А, Вы что, сами не видите? — я вложил в эту фразу как можно больше раздражения и желчи, чтобы больше подобных вопросов он не задавал.
— А, что вы скажете, доктор, — тон его резко изменился, он сделался каким-то жестким, уверенным, спокойным, — если через несколько часов, Вы увидите этого человека живым и здоровым?
