Но я ошибся, все только начиналось. Когда страсти улеглись, меня заставили писать длинные объяснения произошедшего. Откуда-то взялся старший следователь военной прокуратуры, в звании майора и начал с обвинений в мой адрес:
— Вы грубо нарушили Наставление по производству полетов с данного аэродрома. Вы не имели права заходить обратным курсом. Вы должны были набрать высоту, и заходить по схеме. Вы не выполнили указания руководителя полетов.
— Если бы я выполнял заход по схеме, то Вы бы сейчас не беседовали со мной. Максимум, что Вы могли бы сделать, так это положить цветочки на мою могилу, и на могилы тех, остальных членов экипажа и пассажиров. Я принял единственно правильное решение в данной ситуации, и спас самолет и людей!
— Что было бы в том случае, если б Вы выполнили все требования — не нам судить. Думаете, победителей не судят? Нет, судят! И я не беседую с Вами, а веду допрос. А это разные вещи.
Затем последовали вопросы, на которые я не мог дать ответ. Почему в моей медицинской книжке нет записи об окончании курса лечения? Почему нет выписки из заключения медицинской комиссии о пригодности к летной работе? Кто и почему дал мне право командовать воздушным судном после значительного перерыва в летной практике, без ввода на должность командира? Ответить на эти вопросы я не мог, а подполковника, который обещал взять всю ответственность на себя, рядом не было.
«Странно, — подумал я, — когда я не смог справиться с ситуацией, когда погибли люди, меня ни в чем не обвиняли, мои действии были признаны правильными. А сейчас, когда все окончилось благополучно, меня обвиняют во всех грехах. Нет, под суд меня отдать не могут. Я сумел предотвратить катастрофу. Но те нарушения, на которые я вынужден был пойти, не могут сойти безнаказанно. Какое же последует наказание? Понижение в должности, снижение в звании? Но дело в том, что той войсковой части, из которой я был направлен в госпиталь, а потом в эту клинику, уже не существует. Как не существует уже и военно-транспортной авиации, и той армии, и того государства которому я давал присягу. Для того чтобы лишить меня воинского звания, его сначала нужно мне присвоить, а для того, чтобы понизить в должности, на эту должность меня нужно сперва назначить». Абсурдность ситуации рассмешила меня.
— Чему Вы улыбаетесь? — спросил следователь.
— Скажите, майор, — спросил я, — не знаю уж как Вас назвать: товарищем или господином, кого Вы представляете?
