Послать бы все к чертовой матери и вернуться в свой город сумасшедших, который стал казаться мне раем по сравнению с тем, что творилось в нормальном мире. Но вернуться я уже не мог. Не чувство долга, не сострадание к людям, очутившимся в беде, заставляло меня лететь на перегруженной машине с моторами, которые могли отказать в любой момент. Нет, сам себе я хотел доказать, что еще на что-то годен, что я могу сделать то, чего не могут, от чего непременно отказались бы другие. Искушение оказалось слишком велико.
Двигатели взревели на взлетном режиме, заполняя пространство рыком льва, готовящегося к прыжку. Самолет разгонялся крадучись и прижимаясь к земле, как зверь, настигающий свою жертву. Скорость росла, а самолет все не отрывался от земли, он все бежал и бежал, и полоса заканчивалась. Земля никак не отпускала в небо перегруженный самолет. Я тянул штурвал на себя, но машина упрямо не хотела поднимать нос. Тормозить было уже поздно, либо мы сейчас взлетим, либо выкатимся за пределы полосы и разобьемся. Холодный пот струйками стекал по спине, руки впились в рукоятки штурвала. Мы оторвались с последней плиты и шли в нескольких метрах от земли, медленно набирая скорость. Хорошо, что впереди была только степь, гладкая, ровная степь, ни гор, ни леса. Я перевел самолет в набор высоты. Метр за метром, не спеша, отдалялись мы от земли. Наконец самолет набрал высоту и лег на курс. Полет до аэродрома посадки прошел без происшествий.
После посадки выяснилось, что мы были далеко не единственными, и даже не первыми, кто спешил на помощь пострадавшим. На стоянке уже были два российских «Ила» и один украинский «Ан».
В процессе разгрузки из разговора десантников, состоящего из смеси русских и украинских слов, мата и пожеланий кому-то, чего-то, куда-то в определенном количестве, я понял, что техника, из-за которой мы чуть не разбились на взлете, оказалась совершенно бесполезной, так как впопыхах забыли погрузить какое-то оборудование, без которого применение этой техники в горных условиях было невозможно.
После того, как тяжелая техника выползла из фюзеляжа, мы отправились на обед в столовую, где уже собрались другие экипажи. Там я встретил тех, с кем когда-то вместе служили, встречались, учились в училище и в академии. Завязался обычный для такого случая разговор. Мы вспоминали прошлое время, старых друзей, из которых не все дожили до нынешних времен, делились своими радостями и бедами. У кого-то оказалась бутылка спирта, мы выпили за встречу, помянули погибших и умерших и выпили за то, чтоб количество взлетов совпадало с количеством посадок. Мы снова были одной семьей, у нас были одинаковые проблемы, одинаковые беды, мы летали в одном небе. И нам было совершенно не важно, что у нас разные государства, разные правительства, разные президенты — мы были прежними.
