– Жора, ты же знаешь, что без тебя я пойти не могу, – тихо обронил Сергей, и в голосе его моряк впервые услышал нотки упрека: – У меня есть мама, слышал? Неужели ты не хочешь, чтобы у меня появился шанс все вспомнить? – Он в первый раз сам дотронулся до руки Веры: – Ты же сказала, что мы его не оставим? Так?
– Конечно. Мы берем матроса Георгия Видова с собой! Или тебе есть куда ехать? Тогда, расскажи нам, куда и к кому, – попросила Вера. Она видела переживания моряка и как трудно ему расставаться со своим другом, поэтому постаралась ненавязчиво и как можно мягче вызвать его на откровенность.
Ее искреннее участие было так зримо, что Жора, хоть и не сразу, но разговорился. И вышло на поверку, что ехать-то ему как раз и некуда. Детдомовец, он был призван на флот за полгода до начала войны. А до этого успел поработать в порту Одессы, куда приехал из сельской глубинки, чтобы поступить в мореходку.
– Даже девушкой не успел обзавестись, – смущенно признался он, но тут же напустил на себя бравады: – Да оно и к лучшему. А то в каком бы она сейчас положении оказалась? Тут нормальных-то мужиков не дожидаются, а уж что говорить о таких, как я.
– Это кто как ждет, – мягко возразила Вера, и моряк смутился еще больше, вспомнив только что произнесенные ею слова:
– Ну, как ты ждала, мать, так это, наверное, редкость.
– Нет, Жора, это чаще, чем ты думаешь. А в среде верующих в Бога – это вообще закономерность. По-другому у нас не бывает.
– Ты – верующая? – при упоминании о Боге матрос весь так и подобрался. Если те, первые ее слова благодарности Господу за их встречу он принял как обычное женское присловье, то теперь на лице его отразилась буря эмоций. И Вера уже готовилась услышать упреки, с какими калеки обычно обращаются к верующим, порицая Бога. Сами они почему-то думают, что на это имеют полное моральное право: дескать, если Бог есть, то почему же Он мне... ну, и дальше в полном соответствии со своими проблемами. Но на сей раз она ошиблась.
В его глазах блеснул огонек надежды; взволнованный, он весь так и подался вперед вместе с тележкой.
– Ты веришь в Бога? – переспросил он и облизнул пересохшие губы. Получив утвердительный ответ, огляделся по сторонам, словно боясь, что кто-то может подслушать, и попросил: – Давайте, посидим еще чуток. Хочу что-то сказать. Выслушаешь?
– Конечно. Говори, Жора.
– Тогда слушай: я последнее время чего-то во сне все маму свою ищу. А я ведь и не помню ее вовсе. Но вот одно помню точно, – он торопился и так разволновался, что голос его задрожал. Оглянувшись еще раз по сторонам, почти шепотом продолжил: – Лет в шесть это было. Тогда детдомовский сторож наш (мы часто у него в подсобке околачивались) нашептал мне, что родители у меня есть, только отобрали, мол, меня у них. А их самих выслали куда Макар телят не гонял. То ли за то, что против власти были, то ли за то, что в Бога неправильно верили. Но они, мол, все одно за тобой вернутся. Он мне и фамилию мою настоящую сказал, и даже молиться меня учил, да разве бы я что тогда упомнил. Помню, что фамилия какая-то длинная да заковыристая была. Видать, не понравилась она мне. Но думал я только об одном – как бы меня поскорее оттуда забрали. И так мне это в башку втемяшилось, что долгое время меня от окошка оторвать не могли. Все ждал, что придут за мной. Я и сейчас уверен, что старик не врал, потому что вскоре его самого за ту самую веру арестовали, а нам сказали, что он был враг. Тогда нам все показалось таким неправдоподобным да странным: мы его любили, и он нас любил, а тут – нате вам! – тайный враг! И мы хоть и не верили в это, но сказать, конечно, боялись. Больше мы его не видели. Потом потихоньку я смирился, забывать стал. А вот после ранения опять места себе не нахожу: чудится все, что живы родители. Хоть и нет от этого проку: даже если и так, то я ведь даже фамилии их не знаю. Где искать? Кого искать? Мама зовет, а проснусь – никого. И я так понял, что к смерти это сны мне. Вот жаба и душит, – кивнул он на зажатую в руке четушку, – выпьешь, оно вроде бы и полегчает. Если бы не Серега – давно бы посчитался с жизнью. Но мы нужны друг другу: он – мне, я – ему. С ним хорошо: не укоряет, что из-за меня лишился всего. Никогда не напомнит, как тащил меня из того ада. Потому что даже этого не помнит, не говоря уже о том, кем был до ранения. Вроде как заново родился. И сразу без ноги. Э-эх, судьба – индейка, а жизнь – копейка. Теперь вот у него есть ты. А я, такой обрубок, кому нужон? – горестно закончил он и взглянул на Веру.
