Главное, был бы он жив. Итак, вперед!
В явном удовлетворении майор быстро набросал текст на листочке и крикнул постового. Сам же стал собирать разбросанные по столу бумаги в папку. Вошедший солдат козырнул и не успел прикрыть двери, как ворвавшийся от окна сквозняк смел несколько листов на пол. Постовой кинулся было подобрать их, но Лукин остановил его:
– Ничего, ничего. Оставь, я сам соберу. Ты лучше вот что сделай. Передай это сейчас же Пряхину, чтобы срочно отправил депешей по нашей линии. Тут все написано. Иди.
Он собрал разлетевшиеся листы, подравнял их на столе и уже собрался вложить в папку, как вдруг в глаза ему бросился четко отпечатанный адрес в правом верхнем углу одного из них: «Херсонский уезд, Белозерка». И далее текст приказа о награждении чекиста Бузыкина отрезом сукна «за проявление революционной бдительности к врагам советской власти путем уничтожения одного из них при попытке к бегству».
Лукин знал, что тем злополучным беглецом был не то богатый художник, не то владелец антикварной лавки в Херсоне Владлен Полуяровский (нэпман, как тогда было принято их называть), которого заподозрили в заговоре «белого подполья». Вообще в той истории было настолько много мутного, что тогда он даже не стал вдаваться в подробности; «дела давно минувших дней» его не интересовали – не до того было. Теперь же вспомнил, что в постановлении, предваряющем арест, строго-настрого приказывалось доставить нэпмана и его жену в Херсон живыми. Быстро перебрав листы, он нашел и эту выписку. Да, так и есть: «В связи с открывшимися обстоятельствами доставить В. Полуяровского и его супругу Ксению для проведения следственных мероприятий. Обеспечить безопасность подозреваемых».
«Мистика, – прошептал майор и почувствовал, как по спине побежали мурашки. Сколько раз он перечитывал эти документы и ни разу не обратил на сию деталь никакого внимания; как, впрочем, не сильно-то много и на все остальное. Оно и понятно: мало ли в ту пору гробили людей при этой самой «попытке». Да и документ этот если кому-то и был важен, то одному лишь Бузыкину, поскольку именно этим приказом открывался обширный послужной список загубленных «Живодером» невинных людей. И, конечно, как память о первой его награде на чекистском поприще. Для постороннего же человека в нем ничего, заслуживающего особого внимания, не было. До этой минуты – не было. (Ну, переступил боец через приказ – так ведь ситуация обязывала! А ну, как ушел бы враг? Ого!) Теперь же строгий запрет на отстрел нэпмана обрел для Федора совсем иное звучание, а невнятное упоминание о его супруге, местонахождение которой якобы не удалось выяснить, вообще привело в недоумение. Ведь ранее и з других донесений на художника указывалось, что после разгона трудовой артели «Благмон» (сокращение от Благовещенский монастырь), находившейся на территории бывшего женского монастыря, Ксения Полуяровская переехала в Балацкое, где официально существовал молельный дом для баптистов. И интересовала она ГПУ именно как верующая не совсем правильной религии: вроде бы там она примкнула к баптистской церкви. Но больше о ее судьбе не было ни слова, и были ли еще ее поиски – неизвестно. Все говорило за то, что Лукин напал на след. У него на это был особый нюх, а наличие мурашек – верная примета верного пути. Следователь-особист с огромным опытом, он знал, что рядовой чекист тех лет вряд ли отважился нарушить инструкцию. Костьми бы лег, но доставил объект живым. Ну да, так сделал бы любой, но только не Бузыкин. Теперь, зная его патологическую ненависть к верующим, можно было предположить, что расправился он не только с художником. Вполне возможно, что убрал он их обоих, и убрал преднамеренно. И изначально возникшее подозрение, что «Живодер» каким-то макаром причастен к судьбе Георгия, все больше перерастало в уверенность. Вмиг вспомнился безотчетный страх, почти парализовавший Антона при виде матроса, и его расширившиеся от ужаса глаза. Да, такое не подделаешь. Ну, что ж, самое время попробовать «расколоть» Бузыкина:
