Я крутила рукоять, черный диск стал кружиться на месте, и из рога раздался треск. Моя рука двигалась, диск кружился, и заиграла американская группа.
— Они еще не стали записывать китайскую музыку, — сказал Сю Шандянь. — Только тупые танцы американцев и некоторые песни бардов, которые куда энергичнее. Анцзинь любила это, любила брать ладошкой рукоять и делать так, чтобы музыка звучала.
Я отпустила рукоять, и музыка затихла. Граммофон был чудесным изобретением, еще и дорогим, но песня меня не вдохновляла. Я получила ответ, но он не помог понять ситуацию.
Я огляделась. Там были две кровати. Большая была скромной, твердый матрас и хлопковые простыни, но маленькая кровать была с шелковым покрывалом и мягким на вид шерстяным синим одеялом. Мистер Сю сделал ее кровать уютной, а свою оставил грубой. Все было чисто.
— Я думала, у нее был мягкий кролик? — сказала я.
Лицо Сю Шандяня стало нежным.
— Да, — сказал он. — Я купил его ей на улице, потому что ей он понравился. Но я давно его не видел.
Я кивнула, шагая по квартире. Было что-то в этих комнатах, от чего мне было не по себе. Я видела двадцать человек, живущих в доме такого размера, и хотя так было тесно, место было заполненным дружбой, люди шутили и смеялись, делились историями, даже разыгрывали друг друга. Квартира Сю Шандяня казалась пустой, тихой, и даже ребенок не мог это нарушить. Может, для того и был граммофон — заполнял пустые углы дома мистера Сю.
Или тут было так тихо, потому что смерть сделала дом пустым, и горе заполнило комнаты.
Вещей у Сю Шандяня было мало, но они были дорогими. Пара больших окон открывалась на балкон на втором этаже: многие выращивали растения в горшках на балконе, но у Сю Шандяня доски были пустыми. Рядом с окном стоял красивый деревянный шкаф с изящными узорами, а на нем — расписная ваза. Тяжелое полотенце и блюдце с мятными конфетами в бумажной обертке были рядом с вазой.
Квартира переходила в кухню. Там были плита и рукомойник, у которого был медный кран и вентили. Я не сразу поняла, на что смотрела. Трубы под Китайским кварталом вели к пожарным гидрантам и редким водяным помпам, где люди набирали свежую воду. Кран, откуда текла вода, был редкостью, мог быть только у богача. Я такого еще не видела.
— У вас своя вода, — отметила я.
Кивнув, он сказал:
— Вода течет и горячая, и холодная.
Он сказал это так, будто это что-то значило для меня, но я не понимала значимости. Казалось, он описывал то, что было дороже своего личного крана.
