Нарциссические раны
«Проблемы с одноклассниками тоже были велики. Они относились ко мне амбивалентно: то восхищались, то пытались атаковать. Я всегда чувствовал себя одиноким и отверженным. В подростковом возрасте после всех этих „побегов“ с матерью и долгов отца у меня начались психогенно обусловленные проблемы с речевым дыханием, мне тяжело было говорить. Также началось подростковое акне. Ныне я решил все эти проблемы, но тогда, уже в 15—17 лет, ни от кого поддержки я не получил. Именно эмоциональной. Для человека, воспитанного в атмосфере то ли обожания, то ли повышенных надежд, акне и проблемы с речью – это большой удар. Не основа, но сильная фрустрация, добавляющая нарциссизм по механизму гиперкомпенсации. Меня отчасти отпустило, когда я переспал с девушкой. Но до конца я не изжил эти ужасы и поныне».
Проблемы с гомоэротикой и эротикой вообще.
«Читал, что нарциссизм может быть ассоциирован с ранним болезненным опытом разрыва или угрозы разрыва с очень значимым другим в детстве или раннем подростковом возрасте. Вы помните, как я боялся потерять мать. И как несколько раз почти терял, эмоционально (уже думал, что всё – она ушла или умерла).
Но была ещё одна связь. Моей первой влюбленностью в 12 лет (да, вот так рано) была не девушка, а парень. Это была не просто дружба, а именно эротическая привязанность. Я ревновал его к другим, я хотел, чтобы он ответил мне вполне определенной взаимностью. Я чувствовал ужасный стыд, и после того, как он меня отверг – я чуть не утонул в этом стыде. Репутация «гомика» потом очень мешала мне.
Вплоть до 18—19 лет я вообще не интересовался девушками, кроме одной. Эта одна – моя мать. Не просто так я подсматривал за ней во время переодевания, и не только из-за боязни спать одному я хотел спать с ней. Но у нас даже выражения чувств были под негласным табу. Секс и сексуальность же – под двойным табу. Для отца секс назывался одним словом «е…я», мать же вообще не произносила такого слова, как секс. Мать всегда считала секс чем-то грязным. Её патологическая чистоплотность привела к тому, что всё, что касалось тела и телесного, вызывало стеснение и непереносимый стыд. Именно с тех пор сексуальное возбуждение у меня тесно пропитано стыдом. Это послужило основой для формирования у меня ныне, прямо скажем, садомазохистской модели сексуальности. У меня на фоне этого всё детство и юность были пропитаны стыдом и боязнью стыда. А стыд часто идет рука об руку с нарциссизмом».
