– Сохрани свой юмор для похитителей! Они хотят, чтоб ты стал адекватным, только вот беда: ты никогда таким и не был!
Ругаюсь на больного мужика, самой противно, а ему легче стало. Гранду нравится моя ненависть. Ему тошно от моей заботы и от своей слабости. А если я злюсь на него, то всё хорошо.
– Голова болит? – спрашиваю зло, но негромко. От крика обоим хуже.
– Мало болит, раз тебя слышу!
– Прими таблетки! Если повезёт, то отравишься.
– А ты ничего, кроме яда, и не предложишь.
Это становится игрой. Мы притворяемся, что я мучаю его, а он снисходит до общения со мной. Что в любой момент может соскочить с кровати и сбежать подальше от меня.
Муки его гордости в разы сильнее, чем боль от раненой головы.
– Ну, бл+, ты даёшь! – шипит, пытаясь проглотить раскрошенные таблетки. – Хоть бы сахара к яду подмешала, сиделка безрукая!
– А я тебе сейчас дам тортиком закусить. Пирожными заварными. Шоколадом швейцарским.
Гранд жадно глотает сок через соломинку. Сжимает зубы, бледнеет, но больше не стонет. Терпит.
Блаженная тишина длится всего минут двадцать.
Как только боль немного отступила, Гранд начал дёргаться. Слежу за ним исподтишка, не судороги ли. Нет, это он, блин, упражняется. Дёргает руками-ногами, садится, ёрзает по постели. Готовится к марафону, не иначе. Качается во все стороны из-за головокружения.
В очередной раз осознав, что слишком слаб и что пить и есть придётся, он обращается ко мне.
– Где бульон? Не всё же мне тут с тобой валяться. Корми меня!
– Сам вставай и делай бульон!
– Вот ещё! Ты стажёрка, вот и стажируйся.
– Нам принесли бульонный кубик, а горячая вода из крана грязная. Когда они вернутся, я попрошу кипятка.
– Здесь вода чистая, нагревается в колонке. У меня голова разбита на хр+н, а ты поноса боишься?
Спросил и осёкся. Упоминание туалета навеяло внезапную и очень неприятную догадку.
– Когда я был без сознания, я… что-нибудь делал? – спросил с тихой угрозой в голосе.
– Что именно? – играю в наивность, хотя прекрасно понимаю его вопрос. Размешиваю бульон и не смотрю на Гранда. Он дышит так тяжело, что становится страшно.
– Делал? – переспрашивает громче.
В моих руках идеальная месть. Я могу разрубить его гордость одной фразой о событиях прошлой ночи.
Смотрю на его сгорбленную голую спину, на затылок со слипшимися от крови волосами и обещаю себе, что не трону его гордость. Не скажу ему правду. Он и так не справляется со своей слабостью, а станет только хуже.
– Тобой занимались похитители, а я сидела с повязкой на глазах.
