* * *
Святой Антоний говорит и о другом. Вот кто-то обитает в пустыне или в каком-нибудь тихом месте, т. е. ты заходишь в свою комнату, закрываешь дверь и превращаешь ее в келийку на какое-то время. Скажешь: «Как? Ты, с одной стороны, говоришь о семье, а с другой — о безмолвии и затворенной комнате?» Ну да, ведь муж твой не целый день сидит дома. Так что у тебя есть время проводить тихую, духовную жизнь, не рассеиваясь. Есть у тебя такое время. Не правда ли?
Итак, святой говорит, что, когда живешь в безмолвии, ты освобождаешься от трех браней: брани слуха, говорения и зрения13. Ты не слышишь глупостей, безумных слов, не разговариваешь, т. е. не празднословишь, и ни на что не смотришь. Так живет главным образом насельник монастыря. Он не слышит мирских дел, у него нет ни телевизора, ни новостей, ни радио, одна только тишина. Слух его успокаивается, он не разговаривает, произносит только самые необходимые, немногие и полезные слова. Ни осуждения у него нет, ни сплетен, ничего. Точно так же он и не смотрит на что попало — если остаться в монастыре дней на десять, то глаза у тебя очищаются. Здесь, в городе, мы чего только не видим по телевизору, на улице, в павильонах, на плакатах, в витринах, всюду. Все это оскверняет нашу душу, рассеивает ее, и от этого человек фрагментируется.
С другой стороны, святой Антоний говорит: «Когда ты в пустыне, у тебя только одна брань — война с сердцем внутри тебя». Если закрыть рот, глаза и уши, то внутри в нас начнется другая война, которой мы, люди в миру, не ощущаем, потому что еще не дошли до того, чтобы ее ощутить. И тогда мы начинаем видеть свои похоти, немощи, страсти, воспоминания, наследственные недостатки. Все это составляет целый мир. Поэтому увидеть свою душу — это целое искусство. Но, чтобы начать видеть такие вещи, говорит святой Антоний, надо немного предаться безмолвию, закрыть свои уши, уста и глаза. Это очень помогает нам увидеть, что мы скрываем в себе, однако сделать это нелегко.
* * *
Как-то один охотник преследовал дикого зверя в пустыне. Набрел на святого Антония и думал, что увидит его полностью сосредоточенным на молитве, тихим, серьезным, духовным, аскетичным. Как мы ждем этого от подвижников, считаем их чем-то недосягаемым и говорим: «Ой, подвижник! А какой он? У него есть тело? Есть плоть? Или одни только ангельские крылья… Он что-нибудь ест?»
У нас бывает такое представление о некоторых людях, но они нас, однако, иногда разочаровывают. И скажу тебе: хорошо делают, что разочаровывают, чтобы мы могли спуститься с небес на землю. Спуститься со своих фантазий, которые — вникни в то, что я сейчас скажу, — приводят нас к ошибочным заключениям о них, и мы от этого терзаемся.
