Все люди склонны к суевериям. Будучи почтиатеистом, я все же принял эту икону как талисман. Нообещание молиться так и осталось лишь на словах.Прасковья Ивановна приоткрыла мне двери в закрытую православную церковь. Она обладала удивительнымчувством предвидения. Многие события, пережитыемною, она видела наперед. Правда, ее пророчеству я непридавал тогда никакого значения, но помню, как онамне говорила: «Ничего, Николаша, не унывай. Бог тебяне оставит. Падут возле тебя тысячи и десять тысячодесную тебя, но к тебе не приблизится…» Что-то вэтом роде говорила она на церковно-славянском языке.Прошло несколько лет, и, когда слева и справа отменя падали тысячи, я не раз вспоминал Прасковью Ивановну.К тому времени я уже ознакомился с «религиознымвопросом», так как он связан с историей России. Носоветская историография имела определенную направленность и к таким историкам как Платонов, Костомаров,Соловьев, даже Ключевский, относилась довольносдержанно. В оценке всех исторических событий нужнобыло придерживаться строго партийного взгляда, ипотому многое оставалось скрытым или неясным.Поговорить «о старине» любила и Прасковья Ивановна. Вместе с теплыми утешительными словами онаежедневно приносила мне тарелку горячих щей, присаживалась у моего стола и рассказывала обо всем, чтокогда-то видела или о чем когда-либо слышала. Из еерассказов я черпал много нового... Любила рассказыватьо жизни старцев, об их чудодеяниях, об обновлении икони тому подобное.
Свежо предание, да верится с трудом, думал я иногдапро себя. Когда же я начинал говорить о жизни священнического сословия, приводя негативные факты, Прасковья Ивановна переходила на другую тему. Ведь этотвопрос был и остается большим подспорьем для атеистической пропаганды. Очевидно, даже Прасковья Ивановна в жизни церковнослужителей видела «больныеместа». В таких случаях верным щитом для нее былабезупречная жизнь Серафима Саровского, Сергия Радонежского, Иоанна Кронштадского и других подвижников православия. О них и о монастырской жизни нераз рассказывала мне Прасковья Ивановна.И все же для меня осталось тайной, каким образомлюди, уходившие в пустыни, основывали монастыри ивскоре становились обладателями колоссальных денежныхсредств, лесов, пашен, рек и даже деревень.
– О сынок, – говорила, вздыхая, Прасковья Ивановна, – нет прежней Руси... За грехи наши тяжкиенаказал нас Господь. Не слышно теперь колокольногозвона, что когда-то радовал людей по утрам. Это там, вКарховском монастыре, звонили: братия звала к заутрене.А теперь и душу усопшего негде помянуть.
