На радостях самые восторженные славянофильские агитаторы собрались ехать к братьям, кто в Прагу к чехам, кто в Нови-Сад и Белград к сербам, кто в Пловдив к болгарам, кто в Аграм к хорватам. Этого не произошло. Вместо разрешения их вызвали в Третье Отделение императорской канцелярии и приказали ехать совсем в другом направлении. Выслали братьев Аксаковых, да не в подмосковное отцовское Абрамцево, а Константина в Уфу, Ивана в Пензу. Выслали и неукротимого агитатора Хомякова — в Пермь. Состоявшего на госслужбе Самарина перевели в Казань. Даже Погодина, чьи письма, переписанные Антониной Блудовой, не без удовольствия читал сам Николай Павлович, почерпнувший из них многие свои новейшие идеи насчет Балкан и Австрии, не оставили вниманием — вызвали и велели более ничего такого не писать под страхом изгнания из профессоров Московского университета
Впрочем, не забыли и о их противниках-западниках. Больного Грановского в приказном порядке перевели из Московского университета в Казанский. Другим тоже досталось. До тюрем и Сибири дело ни у кого не дошло, но все сколько-нибудь заметные люди из обоих кружков были разосланы из С.-Петербурга и Москвы. Николаевский режим не то, чтобы плохо относился к людям со славянофильскими идеями — ему вообще независимые люди с идеями были ни к чему.
Впрочем, возможно, что кого-то из славянофилов эти правительственные меры спасли от больших разочарований. Таких, какие в нашей Реальности испытал Иван Сергеевич Аксаков, приехавший в 1860 году в австрийскую по подданству, но безусловно сербскую по населению Воеводину, чтобы отговорить тамошних сербских деятелей от увлечения либеральными западными идеями. Больше всего он хотел встречи с с самыми авторитетными людьми: патриархом Иосипом Раячичем, литератором и, по совместительству, архимандритом Груичем, адвокатом Суботичем. Патриарх выехал, адвокат не пришел на согласованную встречу, по аксаковским подозрениям — "намеренно, не желая видеть русского". К Груичу в монастырь Крушедол он приехал сам. И прождал день, никто ему не говорил — когда же можно встретиться. Ну, оставил свою визитную карточку, на которой написал: "Жалко русскому Аксакову, что серб Груич его так и не принял". И уехал.
Сопровождал высокого московского гостя в поездках по Воеводине местный журналист и писатель Яков Игнятович. Ну, разговорились. Аксаков пожаловался, что он "обманулся в сербах". Собеседник его спросил, что в России думают о сербах. Аксаков начал рассказывать популярные в Москве идеи, насчет мечты всех славян, сколько их есть, "заключить в свои объятия и прижать к сердцу, и таким образом слить с великим славянством, какое и представляют русские". И чтобы обязательно Царьград "оказался в руках православия и славянства, то есть в тех же объятиях России". Игнятович, повидимому, напугался. Сказал, что эдак "у Сербии могут сломаться ребра", поэтому "пусть Россия оставит Сербию, чтобы она, на основе своего права, сама росла и укреплялась; и это была бы самая благородная миссия России". " И что "Сербия должна обороняться и против самой России в союзе с кем бы то ни было…" В общем, дай денег и отваливай. Сами разберемся. Ну, для московского славянолюба это сами понимаете… Так что на прощание Аксаков ему заключил, что "сербы — это не славяне, раз они думают так".
