Жуковка была не в большом отрыве от жизни и многие однодеревенцы постоянно работали в городах. Как-то мне запомнился дедов рассказ о знаменитом экспроприаторе Лбове и его появлении в их деревне. Имя это сильно забыто, хотя в 1905-м году и после очень было известно, а позже книга "Лбовщина, или Жизнь ни во что"[2] стала литературным дебютом молодого журналиста из пермской "Звезды" Аркадия Гайдара. Александр Лбов — имя это гремело на Урале, да и по всей стране, уж побольше, чем Камо или Котовский. В Пятом Лбов командовал дружинниками Мотовилихинской республики и сейчас в Перми есть улица его имени, а после разгрома декабрьских баррикад с отрядом "лесных братьев" годами вел партизанскую войну с царским режимом на Урале. Большевистская фракция социал-демократов дала ему свой брэнд, т. е. экспроприации совершались от имени РСДРП, и часть награбленного уходила в партийную кассу — кормить Ильича и других профреволюционеров. Александр Дмитриевич с удовольствием рассказывал мне о лбовских подвигах, не знаю уж все ли шло от легенд 1905-908 гг., может, кое-что он в гайдаровской книжке вычитал.
Происходило это так. Идет, к примеру, пароход по Каме. Ну, как это выглядит — я хорошо знал, мы с дедом много по воде путешествовали. Рыбаки с лодки окликают: рыбу для кухни предложат или пивка в судовом буфете хотят купить. Только лодка причалится — с нее два-три мужичка с револьверами. А то и с бомбой. Первым делом капитана за жабры — глушить машину и: "Где касса?" Он, конечно, показывает. — "Сколько тут твоих личных? Забери". — А на остальные расписка — "Временно изъято на дело русской Революции. Александр Лбов, РСДРП" Потом разъясняют капитану, чтоб пароход стоял после ухода экспроприаторов три часа на том же месте — и обратно в лодку. Умный капитан на всякий случай до завтрашнего утра с места не двинется. Пассажиров при этом не трогали — не Ленька все же Пантелеев, знаменитый ленинградский налетчик времен гражданской войны и НЭПа, а идейные борцы с самодержавием. То же самое, включая вопрос о собственных деньгах и заключительное распоряжение не двигаться, на суше, большей частью в кабаках и банках, коих в период послереволюционного экономического подъема расплодилось немерянно. Плюс т. н. фабричный террор, т. е. избиения, а когда и убийства особо дотошных представителей заводской или рудничной администрации. Власть сколько ни устраивала засад на "лесных братьев" — ничего не получалось, только каждый раз боевики уходили, а с места столкновения увозили убитых да раненых полицейских. По-видимому, экспроприаторы делились не только с партией, но, как любые успешные робингуды, и с населением, так что везде у них были информаторы и помощники, а властям помогать просто боялись. Но Стокгольмский V социал-демократический съезд эксы запретил, правда, большевики, особенно на Кавказе, еще маленько прибарахлились и после запрета. Во всяком случае, остались в итоге уральские ребята без франчайзинга, на собственном страхе, риске и идеологическом обеспечении. Дальше как будто начали они переговоры с эсеровской Боевой Организацией — с ее главой и одновременно платным агентом охранки инженером Евно Азефом. Тут и пришел конец прославленному боевику. Я уж плохо помню, но вроде того, что они с Азефом сильно задружили и в знак взаимной любви обменялись оружием — и при очередной полицейской засаде смертоносный лбовский револьвер отказал. Так что дата смерти знаменитого боевика — 1908 год. В Вятке, кажется, дело было. "Лесные братья" после смерти вожака рассеялись, но привычек не забыли. Кое-кто из них снова всплывает на поверхность в 1918 году, как участник похищения и убийства Михаила Александровича Романова
