Если вся естественная теологія, какъ, повидимому, утверждаютъ нѣкоторые, сводится къ одному простому, хотя нѣсколько двусмысленному или, по крайней мѣрѣ, неопредѣленному положенію, что причина или причины порядка во вселенной вѣроятно имѣютъ нѣкоторую отдаленную аналогію съ человѣческимъ разумомъ; если это положеніе не подлежитъ расширенію, измѣненію или-же болѣе подробному выясненію; если оно не дастъ намъ повода ни къ какому заключенію, касающемуся человѣческой жизни и могущему быть источникомъ какого-либо дѣйствія или воздержанія отъ дѣйствія; если аналогія, несмотря на все свое несовершенство, не можетъ быть проведена за предѣлы человѣческаго разума и перенесена съ нѣкоторымъ подобіемъ вѣроятности на другія свойства духа, — если такъ дѣйствительно обстоитъ дѣло: что же можетъ сдѣлать самый пытливый, мыслящій и религіозный человѣкъ, какъ не давать свое простое, философское согласіе на это положеніе, каждый разъ какъ оно выставляется, и вѣрить, что аргументы, на которыхъ оно зиждется, пересиливаютъ возраженія, высказываемыя противъ него? Конечно, [у этого человѣка] возникаетъ нѣкоторое изумленіе ввиду величія разсматриваемаго объекта, нѣкоторая меланхолія, по причинѣ его неясности, нѣкоторое презрѣніе къ человѣческому разуму, ввиду того, что послѣдній не можетъ дать болѣе удовлетворительнаго отвѣта на такой необычайный и величественный вопросъ. Но повѣрь мнѣ, Клеанѳъ, самое естественное чувство, которое испытаетъ въ данномъ случаѣ правильно-организованный духъ, это — томительное желаніе и ожиданіе, чтобы небо удостоило разсѣять или, по крайней мѣрѣ, облегчить наше глубокое невѣдѣніе, даровавъ человѣчеству болѣе обстоятельное откровеніе и повѣдавъ ему природу, аттрибуты и дѣйствія божественнаго объекта его вѣры. Человѣкъ, въ должной мѣрѣ сознающій несовершенства человѣческаго разума, съ крайнимъ рвеніемъ обратится къ откровенной истинѣ; тогда какъ надменный догматикъ, увѣренный, что онъ можетъ воздвигнуть полную богословскую систему при посредствѣ одной философіи, отнесется съ презрѣніемъ ко всякой другой помощи и отвергнетъ этого посторонняго наставника. Быть философомъ-скептикомъ — для человѣка науки это первый и самый существенный шагъ къ тому, чтобы стать здравымъ, вѣрующимъ христіаниномъ: вотъ положеніе, которое я охотно рекомендовалъ-бы вниманію Памфила, и я надѣюсь, что Клеанѳъ проститъ мнѣ это вмѣшательство въ воспитаніе и образованіе его воспитанника.
