Теистъ признаетъ, что первичный интеллектъ весьма отличенъ отъ человѣческаго разума; атеистъ признаетъ, что первичный принципъ порядка имѣетъ съ послѣднимъ нѣкоторую отдаленную аналогію. Неужели-же, господа, вы будете препираться о степеняхъ [этой аналогіи] и вовлечетесь въ споръ, не имѣющій точнаго смысла, а слѣдовательно не допускающій и никакого рѣшенія? Если вы проявите такое упрямство, то я, пожалуй, не удивлюсь, увидавъ, что вы незамѣтно помѣнялись мѣстами и что, съ одной стороны, теистъ преувеличиваетъ несходство между Высшимъ Существомъ и слабыми, несовершенными, измѣнчивыми, преходящими и смертными существами; съ другой-же, атеистъ превозноситъ аналогію между всѣми дѣйствіями природы во всякое время, во всякомъ ея положеніи и состояніи. Разсмотрите-же, въ чемъ состоитъ истинный пунктъ вашего разногласія, и, если вы не можете отказаться отъ споровъ, постарайтесь, по крайней мѣрѣ, исцѣлиться отъ взаимной враждебности.
Тутъ я долженъ еще признаться, Клеанѳъ, что, такъ какъ произведенія природы имѣютъ гораздо большую аналогію съ произведеніями нашего искусства, нашей изобрѣтательности, чѣмъ съ проявленіями нашей благожелательности и справедливости, то мы имѣемъ основаніе заключать отсюда, что естественные аттрибуты Божества обладаютъ большимъ сходствомъ съ соотвѣтственными аттрибутами человѣка, нежели моральные аттрибуты Божества съ человѣческими добродѣтелями. Но что-же вытекаетъ отсюда? Только то, что моральныя качества человѣка болѣе несовершенны въ своемъ родѣ, чѣмъ его естественныя способности. Ибо разъ признано, что Верховное Существо абсолютно и безусловно совершенно, то, чѣмъ болѣе что-нибудь отличается отъ него, тѣмъ больше оно удаляется и отъ высшаго мѣрила справедливости и совершенства {Повидимому несомнѣнно, что споръ между скептиками и догматиками исключительно словесный, или-же, что онъ, по крайней мѣрѣ, касается лишь тѣхъ степеней сомнѣнія и увѣренности, съ которыми мы должны мириться во всякаго рода заключеніяхъ: подобные споры обыкновенно оказываются по существу своему словесными и не допускаютъ никакого точнаго рѣшенія. Ни одинъ философъ-догматикъ не отрицаетъ, что существуютъ затрудненія, какъ по отношенію къ внѣшнимъ чувствамъ, такъ и по отношенію ко всѣмъ наукамъ, и что затрудненія эти безусловно неразрѣшимы правильнымъ, логическимъ методомъ. Ни одинъ скептикъ не отрицаетъ того, что, несмотря на эти затрудненія, мы съ безусловной необходимостью принуждены думать о всякаго рода предметахъ, вѣрить въ нихъ, разсуждать по ихъ поводу и даже часто, съ увѣренностью и непоколебимостью, давать свое согласіе. Такимъ образомъ, единственнымъ различіемъ между этими сектами, если онѣ вообще заслуживаютъ этого названія, является то, что скептикъ по привычкѣ, по капризу или по склонности больше настаиваетъ на затрудненіяхъ, а догматикъ, по тѣмъ-же причинамъ, на необходимости.}.
