— Мое мнѣніе, сказалъ Филонъ, не стоитъ того, чтобы изъ него дѣлать тайну и поэтому я безъ всякихъ церемоній изложу все, что приходитъ мнѣ въ голову по поводу даннаго вопроса. Я думаю, надо признать слѣдующее: еслибы очень ограниченный умъ, который мы предположимъ совершенно незнакомымъ со вселенной, былъ увѣренъ, что она является произведеніемъ очень благого, мудраго и могущественнаго, хотя и ограниченнаго, существа, онъ предварительно, на основаніи собственныхъ предположеній, образовалъ-бы о ней представленіе весьма отличное отъ того, какое мы получаемъ изъ опыта, и никакъ-бы не могъ вообразить, исходя исключительно изъ извѣстныхъ ему аттрибутовъ причины, что дѣйствіе можетъ быть такъ полно всякихъ пороковъ, бѣдствій и безпорядка, какъ это показываетъ намъ жизнь. Предположимъ теперь, что данное лицо перенесено въ этотъ міръ, все еще будучи увѣреннымъ, что послѣдній есть твореніе столь великаго и благожелательнаго Существа: быть можетъ, оно было-бы поражено [ожидающимъ его] разочарованіемъ, но ни за что не отказалось-бы отъ своего первоначальнаго вѣрованія, еслибы послѣднее было основано на очень вѣской аргументаціи, — вѣдь такой ограниченный умъ долженъ сознавать собственную слѣпоту, собственное невѣжество, и долженъ допускать, что возможны разнообразныя объясненія тѣхъ явленій, которыя навсегда останутся недоступными его пониманію. Но предположимъ — какъ въ дѣйствительности и обстоитъ дѣло съ человѣкомъ — предположимъ, что это существо не увѣрено предварительно въ существованіи высшаго разума, благожелательнаго и могущественнаго, но должно пріобрѣсти это вѣрованіе на основаніи способа явленія намъ вещей. Это совершенно измѣняетъ дѣло: для подобнаго заключенія этотъ человѣкъ никогда не найдетъ основанія. Онъ можетъ быть вполнѣ увѣреннымъ въ узкихъ границахъ своего ума, но это не поможетъ ему составить заключеніе о благости высшихъ силъ, разъ онъ долженъ составить это заключеніе на основаніи того, что ему извѣстно, а не того, чего онъ не знаетъ. Чѣмъ болѣе ты будешь преувеличивать его слабость и невѣжество, тѣмъ болѣе недовѣрчивымъ ты его сдѣлаешь и тѣмъ сильнѣе возбудишь въ немъ подозрѣніе, что такіе предметы превосходятъ предѣлы его способностей. Поэтому, ты долженъ будешь разсуждать съ нимъ, исходя изъ однихъ только извѣстныхъ явленій, и отказаться отъ всякаго произвольнаго предположенія, отъ всякихъ догадокъ.
Еслибы я показалъ тебѣ домъ или дворецъ, въ которомъ не было-бы ни единой удобной или пріятной комнаты, гдѣ окна, двери, камины, корридоры, лѣстницы, вообще все расположеніе постройки являлось-бы лишь источникомъ шума, безпорядка, усталости, темноты, крайняго холода или жара, — ты-бы, конечно, не одобрилъ такого устройства, не входя въ его дальнѣйшее разсмотрѣніе. Архитекторъ напрасно старался-бы изощрять свое остроуміе, доказывая тебѣ, что еслибы та дверь или это окно были измѣнены, то произошли-бы еще большія неудобства. Его слова вѣроятно были-бы безусловно вѣрны: измѣненіе одной частности при сохраненіи другихъ частей строенія могло-бы только увеличить неудобства послѣдняго. Но ты все-таки остался-бы вѣренъ своему общему утвержденію, что архитекторъ, при достаточномъ искусствѣ и доброй волѣ, могъ-бы составить такой планъ цѣлаго и такъ принаровить другъ къ другу отдѣльныя части, что всѣ эти неудобства, или большая ихъ часть, могли-бы быть устранены. Его и даже твое собственное незнаніе такого плана никакъ не могло-бы убѣдить тебя въ невозможности такового. Если ты найдешь много недостатковъ и несообразностей въ постройкѣ, ты всегда, не входя въ детали, обвинишь архитектора.
