Сад изящных слов | страница 14
Коротко подстриженные волосы. Умное лицо, и лёгкая упряминка во взгляде и сведённых бровях. На щеках слабый румянец — наверное, он всё ещё стыдится их разговора. Слегка вздувшиеся мышцы на шее странным образом придают ему взрослый вид. Телосложение худощавое, одет в ослепительно белую сорочку и серый жилет... И тут Юкино замечает нечто, что заставляет её тихо вздохнуть.
«Вот оно что...» — думает она. Так же как расплывается по воде акварель, в душе всеми красками расцветает озорное настроение.
— Может, мы и встречались.
Юноша удивлённо вскидывает голову и смотрит на неё. Будто заполняя возникшую паузу, снова гремит гром.
«О, если б грома бог», — тут же всплывает в памяти строчка из стихотворения. И с лёгкой улыбкой Юкино вполголоса произносит:
— О, если б грома бог...
Она берёт зонт и сумку, встаёт с места. Смотрит на юношу сверху вниз и продолжает:
Юкино заканчивает стихотворение уже на ходу. Открывает зонт и выходит из беседки. В ту же секунду купол зонта, превратившись в подключённый к небосводу динамик, доносит до её слуха музыку дождя. Она буквально спиной чувствует, что юноша ошеломлённо смотрит ей вслед, но не останавливается.
«Интересно, теперь-то он догадался?» — беззвучно хихикая, думает она, переходит каменный мостик и направляется к выходу из сада. Сейчас ему, наверное, уже не разглядеть её за деревьями.
«Приятный сегодня был день», — думает Юкино, но тут же вспоминает, что день только начался. Яркое чувство радости понемногу растворяется в серой мгле.
Это случилось на уроке классической литературы, когда Юкино училась в средней школе.
В качестве примеров старинной японской поэзии в учебнике было приведено по одному стихотворению из сборников «Манъёсю»[10], «Кокинсю»[11] и «Синкокинсю»[12]. Внимание тринадцатилетней Юкино, непонятно почему, захватило стихотворение из «Манъёсю»:
Она ещё не осознала смысл прочитанного, как чёрные буквы на странице учебника растаяли, и на их месте возникла пурпурная полоса зари над краем равнины. Затем сцена поменялась, как если бы Юкино обернулась назад, и перед ней появилась горная гряда на фоне ультрамаринового неба, в котором одиноким пятнышком, будто пририсованная, висела белая луна. Никогда прежде текст книги не влиял на неё так сильно и не вызывал к жизни столь яркую картину.
