— Как поспеют, иллюминация какая! — гладит он, проходя мимо, это деревцо. — Одно сквозит, а другое словно налито густо-густо… Еще привью… Пусть только яблонька пуще в силу войдет…
— Вот Она! И деревом ведь назвать нельзя — так, кустик маленький!
— Это — вишня?
— Шпанка… прошлым летом здесь от засухи осыпались плоды!
Тут же небольшой пруд. На нем плавают лебеди.
— Откуда вы их добыли?
— Дикие были. Позднею осенью летели, от стада отбились. Подняли мы их больными — отморозили, должно быть, лапы, — ну, отходили их и приручили. Теперь у нас живут, а на зиму мы их в сарай прячем!
Отец Никанор заменяет в обители и врача. Впрочем, для всех окрестных мест он единственный целитель. От одной глазной болезни к нему ходят лечиться человек пятьсот в год и еще более — от чесотки; случается — и от зубной боли. Всего монастырь за свой счет пользует от трех до четырех тысяч.
— Был страшно тяжелый год — 1868-й; тогда к нам в обитель до пяти тысяч больных явилось!
— Администрация тогда доносила, что голода нет, а только одни пустые слухи!
— Какое слухи! Да тут по Приладожью от голода до пятидесяти тысяч человек примерло! Доноси, пожалуй, что хочешь… Им легко! Голод не голод — жалованье свое получают!
Роскошная папоротниколистая липа шумела над нами… Ветра не было, зато в ее золотистой чаще гудели тысячи пчел.
— Это дикие все к нам пожаловали. Тоже обителью питаются Божьи работнички!
Им эта липа — что гостиница, только что денег не берут!
— Странноприимница!
— Веселое дерево… Иной раз задумаешься внизу, а пчелы гудят над тобою, точно лес вдали шумит, либо волны по взморью ходят.
— Жалят?
— Нет, нас не жалят. Примеру не было… Она, пчела эта, страсть табаку не любит… Ежели бы кто табаком занимался — ну, тогда… Только у нас некому!
— И тайком не курят?
— Как знать, что в сокровенности совершается. А только, я так полагаю, не малодушествуют вовсе. Какая от него, от табаку этого, польза? Грудь сушит, ну… и в мыслях как бы затмение! — пояснил о. Алимпий, выходя со мной из этого прекрасного монашеского "вертограда"[146].
Ссыльные
Тут на смирении бывали и интересные люди.
Вот, например, протоиерей Левашов. Он попал сюда за то, что покойному императору Николаю Павловичу написал "отеческое увещание" в защиту крестьян противу откупов[147]. Сначала думали, не сумасшедший ли он, потом привезли его сюда. Здесь он оказался старцем прозорливым и мудрым. Притекавших к нему богомольцев сладкими словесы утешал несказанно. С монахами он сходился не особенно. При первой возможности Левашов оставил Валаам и перебрался в Глинскую пустынь
