— Знаю, знаю… Поздно! Мне иногда кажется, я бы лучше сделал, если б убил ее и сам на каторгу ушел… И ей бы легче и мне!
— Ты прав! — согласился я, оценив весь этот ужас.
— Лучше было бы, лучше… Прощай! — порывисто встал он. — Прощай!
— Куда ты?
— Ах, опять душит… Уйду в лес… Прощай!.. Ночи мне страшны, ночи… Прощай!
— Увидимся?
— Нет, зачем… Прощай!.. — уже донеслось до меня издали, и черная длинная фигура совсем пропала из глаз…
Наконец, и в этой общине упорных рабочих и крестьян-монахов нашелся хотя один тоскующий инок. С его появлением вся эта обитель уже явилась передо мною в ином свете. Уже не было так противно самодовольствие примиренных черноризцев. Точно вдохнули сюда душу живую.
В монастырских садах. — Отец Никанор-садовник
"Да, полно, на севере ли я?" — думалось мне, когда я осматривал валаамские сады. Один из них под монастырем. Длинная аллея яблонь ведет в него, вся опушенная белыми цветами, благоухающая.
— Это у нас белый налив. Он всегда дозревает, а остальные сорты, случается, хоть и редко, не выходят… А белого налива мы страсть сколько собираем! Здесь еще что, а вот в другом саду, повыше, истинное изобилие плодов земных! Там у нас куда лучше… Тем садом чудесно верховодит отец Никанор. Он прежде в Гатчине был аптекарем. Я у него здесь и учился садоводству этому.
Объяснял мне все это о. Степан, красивый монах из корел, молодой еще, строго следящий за тем, чтобы мальчики-трудники не воровали у него ягоды.
— Беда! Чуть не усмотришь, в каком-нибудь кусте уж копошатся!
Беседка, густо заросшая акациями, манит в свою прохладу и тень. От сегодняшней жары настоящее спасение. Несколько лет назад здесь был крутой спуск, и только. Место это понравилось иеромонаху Гавриилу, из богатых купцов.
— Благослови саду тут быть! — обратился он к о. Дамаскину.
— На свой счет станешь разводить?
— Для обители отчего не потрудиться!
Сделали площадку, навезли сюда плодоносной земли[144] и, при помощи дарового труда братии, в самое короткое время разбили прекрасный сад. Первое время он давал девятьсот четвериков яблоков, а теперь только сто — недород ноне.
— Мы и братию сюда не пускаем. Строго… И без того все из сада в трапезу братскую идет. Плоды поспеют — плоды, из ягод тоже. Себе ничего не утаиваем!
Другой сад верх роскоши. Я приглашаю любителей садоводства съездить на Валаам, благо недалеко. Регелевские[145] в Петербурге не выдерживают сравнения с этим. Он находится под управлением о. Никанора, серьезного и умного монаха, глубоко изучившего это дело. Помимо сведений, он страстно любит природу и воспитывает ее у себя с такою нежностью и вниманием, с какою могла бы воспитывать только мать своего ребенка. Он очень сумрачен, когда говорит с вами, молчалив; но нужно видеть, что выражается в его лице, в его глазах, когда он смотрит на чудеса, созданные им здесь, — разумеется, чудеса для севера. На одном дереве, например, привито девять сортов яблоков разных цветов и величины — одни маленькие, другие в полуфунт весом.
