- Тпру, выкрикнул Илья.
Кони встали, Илья ослабил поводья и спрыгнул на землю. Все получилось так же ловко, как дома. Кони пили, а он присматривал за ними, на всякий случай, держа в руках ослабленные поводья. Это называлось поить коней в припуск, то есть не распрягая. Способом этим пользовались, когда уклоны были небольшими, а возы мало нагружены. Так можно было сэкономить немного времени и сил.
Примеру Ильи последовал дядька Митяй. Но товару у него было вдвое больше, а кони, видно не приучены к поению в припуск. Да и на ось Митяй не встал, видно ловкость уже не та, сказались годы. Он так и сидел на пачке связанных между собой полстей в передней части телеги. Когда он понял, что лошади не смогут удержать тяжелый воз, было уже поздно. Силы рук не хватило, что бы вожжами остановить ползущую в воду пару, а откинуться ему было некуда: все место позади занято было товаром.
Не успел Илья и рот открыть, как Митяй поплыл. Полсти, на которых он сидел, пока еще не напитались водой, и представляли собой этакий плот, на котором сидел его напарник. С испугу он выпустил вожжи и вцепился в края полсти. Плот вместе с мужиком отделился от телеги и поплыл по собственной траектории, а лошади, перебрались, на ту строну, вытянув за собой телегу, которая поплыла над самой глубокой частью пруда. Затем напились и стали как вкопанные на другой стороне пруда. С телеги текла вода, но товар не был испорчен, он как раз и предназначался для защиты от воды, снеговой или дождевой.
Илья вздохнул, и вдруг понял, что Митяй плавает в пятнадцати метрах от берега на, полстях, которые рано или поздно пропитаются водой. А плавать Митяй не умел. Илья тоже не умел плавать и воды ужасно боялся.
- Дядько Митяй, - закричал он, надеясь получить от старшего приказание или совет.
Но его вопль, как и все последующие, остался без ответа. Кричал Илья не единожды, до тех пор, пока импровизированный плот медленно не развернулся, так, что стало видно лицо его старшего товарища. Это зрелище произвело на парня неизгладимое впечатление: мужик сидел неподвижно, как медитирующий буддийский монах, с той только разницей, что во рту он держал большой палец правой руки. Зубы были стиснуты, перекошенное лицо побелело, а из прокушенного пальца текла струйка крови, прямо в рукав его дорожного, стеганого халата.
Михай был в полном ступоре. Илья мог побожиться, что все его крики пропали зря и старшой его не слышал, да и не видел, а что могут видеть стеклянные глаза? Его фигура казалась одеревеневшей и Илья испугался: уж не помер ли Митяй со страху. Как же тогда ему попадет, ведь никто не поверит в то, что тут произошло.
