— Ты уже второй раз называешь меня Хагеном. Почему?
— Мы пока на родине предков твоей матери. Здесь твоё имя чаще звучит именно так.
— Я думал, мы в море, — пробормотал Хёгни.
— Краб тоже думал, — отвернулся к стенке стернман, — да его съели под пиво, — потом поворочался на тюфяке и добавил, — впрочем, мало кто может сказать, что море — его родной край.
«Когда-нибудь у меня будет право на такие слова», — пообещал себе Хёгни.
За первую поездку ему ничего не заплатили, да он и не настаивал. А в следующем году по возвращении в Гламмвикен юнгмана ждал крепкий ремень китовой кожи с затейливой медной пряжкой.
— Носи, заслужил! — похвалил сам скипер.
К поясу прилагался кисет с огнивом и простенькой трубкой, а также деньги: шестьдесят марок серебром. Это было жалование юнги: морякам платили по двести. Впрочем, Хёгни и от этой платы хотел было отказаться. Хеннинг ухватил его клешнёй за ухо:
— Бери, засранец, а то удачи не будет. Прогневаешь и Нюрада, и Кэльдану, и фюльгъев, и дис, а больше всех — нас, товарищей своих, и особенно — меня! Не смей воротить мышиную морду от тех, с кем ходил на одном борту. Никогда не смей!
— Да я… да вы… да я не имел в виду… — лепетал Хёгни под дружный хохот, — герре Вихман, да я за тебя… за всех за вас!.. в огонь, и в воду, и кракену в пасть!
— Ну-ну, кракену в пасть, — ухмыльнулся Бели Белый, — кракен от такого лакомства сдохнет!
— И сам ты вонючка, — сказал Хёгни.
Тут его поддержали не менее дружным хохотом, потому что Бели действительно редко мылся, любил ходить в грязи да саже, за что его и прозвали Белым.
Прощаясь с ватагой, Хёгни благодарил сердечно Фарина Фритьофсона, Сигмара Пустую Чарку и прочих моряков, а больше всех — Хеннига Вихмана. Напоследок полюбопытствовал:
— А что это у тебя одна нога, герре стернман? Вторую акула откусила?
— Не акула, — буркнул Вихман. — Шлюха портовая. Мало-де заплатил. Вот такенные у неё были клыки. Клянусь тебе всеми асами и ванами! Ты сам-то как на счёт шлюх?
— Никак, — смутился Хёгни и попытался отшутиться, — денег жалко.
— Оно и правильно. Ну, бывай здоров, родич конунга! Пойдёшь с нами в третий раз?
— Пойду, коль судьба!
— Коль судьба… — эхом отозвался Вихман.
5
Вот Хёгни сравнялось четырнадцать зим. Осень кончилась. А за несколько дней до Йолля его отец, Альвар Свалльвиндсон, увидел сон, от которого проснулся в поту. И до рассвета не ложился. Финда выспрашивала: что, мол, привиделось тебе, милый, и тот сказал одно лишь слово:
