— Ерунда какая, — побормотала Марианна, глядя, как старуха выходит. Щелкнул засов, послышались удаляющиеся шаги. Все стихло.
А через два дня сын старухи привез охранника. Марианна услышала чужой голос, который показался ей знакомым — грудной, низкий, хрипловатый, он напоминал ей кого-то, но кого — сообразить она не могла. Она почти не спала этой ночью, нарыдавшись так, что глаза опухли, и голова теперь трещала, будто с перепоя, поэтому все звуки, доносившиеся с первого этажа, казались искаженными и нереальными.
Девушка, как смогла, привела себя в порядок, умывшись из тазика, что стоял всегда у двери для этих нужд, оправила платье, которое давно нуждалось в стирке — старуха периодически приносила ей одежду для того, чтобы переодеться, но вот уже два дня будто забыла про девушку. Лишь давала ей поесть и меняла воду. Даже в сад не выпускала или на кухню — видимо, потому что Альберто был на ярмарке, искал себе помощника.
И этот помощник теперь здесь, в доме, который стал ее клеткой. Марианна еще раз плеснула холодной воды на лицо и приготовилась ждать — ей казалось, что старуха непременно позовет ее к завтраку, чтобы показать этому чужаку.
Так и вышло — вскоре двери открылись, и сеньора Санчес жестом позвала ее вниз. Марианна покорно пошла по скрипучей лестнице, боясь увидеть жестокого бандита и проходимца.
Но человек, сидевший за кухонным столом, где дымилась паэлья, оказался вовсе не разбойником. Он, пока старуха и ее сын, не видели, приложил к губам палец, призывая Марианну к молчанию, и сказал:
— Не беспокойтесь, сеньора, мне нужна работа, и я буду делать все, что вы скажете.
Марианна во все глаза смотрела на Альмавиву — в простой рубашке и штанах с широким поясом, в складках которого вполне можно было спрятать нож, он казался настоящим головорезом. Щетина, горящие от злости глаза, заострившиеся черты лица — казалось, он спал последний раз три дня назад.
— Приятно познакомиться, сеньорита, — оскалился он, придав лицу зверское выражение. — Меня зовут Антонио Фернандес, и я с этих пор ваш верный слуга.
Но прозвучало это так зловеще, что не знай Марианна своего Энрике, действительно поверила бы его тону.
— Если вы не против, я пойду к себе, — сказала она, не глядя на Альмавиву. Дождалась кивка старухи и на негнущихся ногах побрела к лестнице. Она боялась выдать себя радостью или нежными взглядами — хотелось смотреть на Энрике бесконечно. Он нашел ее, не бросил. Он рядом… Теперь все будет хорошо. Они выберутся.
