Да только, кто он сейчас? Старая, потрепанная, но ласточка. Пусть не так быстр его перелет, как прежде, но он все еще выше всех. А когда придет время умирать — просто сложит крылья и камнем падет, быстро и сразу, разобьется вдребезги о землю Фелидии. Ничего не останется от дряблого тела, ветер, шутя, развеет прах, но, только, воробьи будут оборачивать любопытные глаза в небо, смотреть на других летунов, но его помнить. И восторженно чирикать. Память… Вот она — главная награда властителям.
Данасию было восемьдесят два года. За всю свою жизнь он жадно хлебал и из чаши горя, и из кубка радости. Он повидал многое, может даже и все, потому и не жаль было оставлять старику этот мир. Он устал, вымотался, но все же легкая печаль от скорой кончины поглаживала его глубокие морщины. Существовало то, от чего Данасию было так сложно отказаться. И это была власть…
Теплая чувственная волна поползла от макушки к пяткам Данасия. Обученный годами, он знал — это наслаждение. От осознания, что он до сих пор держит власть в своих руках.
Данасий чувствовал себя коровой, зажавшей в копытах огромный кусок каменной соли. Он лизал его постоянно, почти не отрываясь, а тот не становился меньше, став его потребностью. Но вот Глава постарел, ослабли его копыта, того и гляди разожмутся, уронят драгоценный камень. А что потом?
Соль упадет, и ее обязательно поднимут. От абсолютной власти еще никто не отказывался. Только вот в чьи руки она попадет? Кто и как распорядится ею? Будет ли лелеять, на радость Данасию, или безжалостно разобьет на тысячи кусочков, которые разлетятся, и никогда уже их не соберешь? Нет, этого допустить нельзя. Данасия передернуло от одной мысли, что все, что он берег, за что боролся, порой отчаянно и жестоко, может обернуться горсткой праха и сгинуть вовек.
Но как ему это предотвратить? Как остановить разрушение? Пока не поздно, пока слабые руки еще держат заветный камень, надо передать его достойному.
Но власть своенравна, ее мало приручить однажды. Она извивается, как змея, взятая под горло. Упустишь раз — едва ли поймаешь снова. Власть терпит, пока ты внимателен, но только стоит отвлечься — дернется, поползет к кому-нибудь другому и там совьет себе новое гнездо. Опять же — до поры до времени, но к прежнему хозяину уже не вернется, если только не захватишь силой. Свою власть Совет Семерых хранил три века, и только последние десять лет она подрагивала в его тисках. Год за годом дрожь усиливалась, и уже побежали кривые трещины по драгоценному кристаллу, но Данасий боролся вместе с остальными членами Совета. И, хоть он и выше их стоит, пусть его слово — последнее, только вместе они могут удержаться во главе Фелидии. Они — монолит, они — твердь, и никто их не сокрушит, никуда власть не уползет, если он — Данасий не ошибется с преемником.
