— Другого я и не ожидал услышать, — Аллер устало взглянул на Римальда. — Ну, так что решишь, Глава? В тюрьму меня за недовольство отправишь.
— Нет, — отрезал Римальд.
Он, заложив крепкие, но короткие руки за спину, подошел к Аллеру, раздумывая, оглядел, качнул недовольно головой.
— Вот что я решил, — не громко решил он, и Аллера удивило его лицо вдруг пропитавшееся мягким сочувствием.
— Я думаю, что все мы — люди. А людям свойственна усталость, — продолжил Римальд, расхаживая взад-вперед по шатру. — Я прощаю тебя, как старый друг. Ведь ты прав кое в чем — одна оплошность не должна затмевать собой прочих заслуг. А я все помню. Но, как Глава, обязан следить за своим отрядом и пресекать всевозможные нарушения Закона. Я приговариваю тебя к наказанию. Чтобы ни тебе, ни другим неповадно было. Но, это еще не все, тебе необходимо привести мысли в порядок…
Аллер почувствовал, как по плечам и спине его защекотало, пробегая слабой дрожью, предчувствие нежданного. Римальд, суровый и строгий, никогда не говорил так мягко и добро с воинами. Но то, что Аллеру предстояло услышать потом, не просто потрясло его. От радостного удивления, воин остолбенел даже не смог ничего ответить Главе.
— После того, как отбудешь наказание, — сказал Римальд, — я дам тебе отпуск. Можешь отписать жене…
В дом, через открытое настежь окно из сада смотрела роза. Белая, крупная она разглядывала обнажившимся желтым глазком задумчивую женщину посреди комнаты. Свою хозяйку.
Эльда, словно спросонья, вяло и не торопясь, подошла к окну, бережно погладила бархатные лепестки розы. Соседи всегда завидовали ее цветам, удивлялись, как без ежедневной опеки, те вырастают сильными и красивыми. Розы достигали высоты в полтора метра, долго цвели и давали обильное потомство без лишних забот. Они будто были сорняками и, пользуясь тем, что на них не обращают внимания, пускались в рост.
Розы всегда радовали Эльду. Она наслаждалась их одновременной пышной красотой и нежностью. Но сегодня, когда ее пальцы смахнули хрупкую росу с любимых лепестков, мимолетная радость не смогла прогнать легкой грусти.
А грустила Эльда в последнее время часто. Чем меньше времени оставалось до рождения ее второго ребенка, тем сильнее сталкивались в ее тоскующем сердце две противоположности. От тоски по мужу рождалось беспричинное сомнение: ей вдруг начинало казаться, что Аллер не вернется, и семья ему больше не нужна. Что служба — лишь отговорка. В такие минуты Эльде просто не хотелось жить, ранимую душу щемило и кололо, силы, которых из-за тяжелой беременности у нее и так осталось немного, быстро покидали Эльду. И вот тогда становилось обидно. Сердиться Эльда не сердилась, лишь думала с гнетущей печалью: «Не ценит меня Аллер. Служба для него — вся радость. А я? А что я. Зачем дорожить тем, что у тебя всегда будет. Вот не станет меня, тогда и поймет, что потерял. Только вернуть уже ничего будет нельзя».
