— Госпожа, — говорит, поднимая подбородок, — герцогиня Лиатта ожидает вас в кабинете покойного графа.
Мое сердце вздрагивает, от произнесенного имени, внутри всплывает дурное предчувствия. Элин выпрямляет спину, смотрит на меня долго, видно, пытается передать частичку своего спокойствия.
— Хорошо, — отвечаю.
Гувернантка, склонив голову, нарочито медленно удаляется, запирая за собой двери. Я стискиваю в кулаках простыни, пытаясь совладать с дурнотой. Разговор не обещает быть дружелюбным.
— Ничего Урана, только крепись, — твердит Элин, видя как я, судорожно провожу ладонью по лицу.
Женщина поднялась со стула.
— Помогу собраться.
А я сажусь в постели, опуская босые ступни на узорчатый ковер. Голова чугунная, все тело ломит, в глазах туман.
— И что за разговор важный, ведь такой тяжелый день для всех, — бормочет Элин, распахивая портьеры, впуская больше света, а я думаю о том, что мне придется рассказывать обо всех подробностях ее сиятельстве. Следом чувствую, как лицо начинает гореть от жгучего стыда, а желудок сворачиваться в узел. О чем говорить? Как Дарф не успев лишить меня невинности, рухнул без чувств, раздавив весом своего тела? Сокрушенно качаю головой — помимо того что это постыдно, так еще и жестоко. Как я смогла пережить это сама?! Вдох. Выдох. Успокаиваюсь, держу себя в руках и смотрю в широкое окно, в него обильным золотистым потоком льется дневной свет, принося свежеть и, аромат цветущей лаванды. Уже близится обед.
Камеристка берет щетку с туалетного столика и идет ко мне.
— Я сама, — забираю гребень и соскальзываю с постели, проходя к большому овальному в половину моего роста зеркалу. Обрамленное резьбой деревянной выкрашенное позолотой, оно заключало мое весьма скверное отражение. Выгляжу я ужасно. Покрасневшие и припухшие глаза, выражали пустоту и боль. Омытое слезами лицо, было бледным и уставшим, хотя моя кожа всегда чуть светилась как перламутр. Губы искусанные, пылали багрянцем, тоже припухли. Глаза затуманены. Они больше всего открыто выражали мои душевные терзания и сейчас это смятение никуда не спрячешь. Наскоро умываюсь и забираю щетку у Элин. Верная помощница быстро расплетает мою растрепанную со сна косу и я принимаюсь расчесывать темно-русые, длинные густые пряди. Осуществляя монотонные движения, мне удается немного забыться, за это время просыхают глаза. Серый цвет их приобретает сизый оттенок, вбирая в себя цвет стен комнаты.
«Сейчас бы взять кисти и полотно и уйти, куда-нибудь под сень деревьев, а лучше забраться на какую-нибудь башню и писать на полотне небо…» — невыносимый порыв остывает сразу же. Теперь о живописи нужно забыть. Насколько? Только Великий знает.
