Меня бесит, что он разговаривает со мной, будто я дефективная какая: птичка, лапка, премиленький. За кого он меня принимает? Мы с ним и двух слов друг другу не сказали, он даже не знает, как меня зовут, а позволяет себе такое хамство. Чувствую, как злость начинает закипать во мне, но я чудом сдержалась — на скандалы и разборки сил совсем не осталось.
— Как довезешь её, сразу звони мне, — тихо говорит шеф. — Я должен знать, что с её ногой.
— Договорились, — ухмыляется Филипп.
— Агния, — обращается ко мне шеф, после того, как усадил на жесткое и прохладное сидение мотоцикла. — Обязательно выполняй все предписания врача, потому что ты мне нужна в скором времени на работе абсолютно здоровая. Ты меня поняла? Я на тебя надеюсь.
— Не переживайте, Кость… Константин Иванович, — быстренько поправляю себя. От этой боли мои мозги совсем расплавились. — Если назначат постельный режим или вовсе в больницу упекут, то Интернет еще никто не отменял. Будем общаться, и работать дистанционно. Но работать будем.
Шеф тепло мне улыбается — больше всего на свете он радуется, когда его подчиненные выказывают излишнее рвение к работе. Он, словно маленький ребенок конфеткой, тешится нашим трудоголизмом.
— Вот и умница, — бодро говорит шеф. — И, главное, в больнице сообщи, что все счета за твоё лечение пусть отправляют мне на факс.
Ох, неожиданный какой поворот. Наверное, действительно сильно испугался, раз даже гипс с анальгином оплачивать из своего кармана собрался.
— Хорошо, — говорю, стараясь вложить в свой голос как можно больше теплоты и признательности.
— Ну, с Богом!
— Вы так её провожаете, будто она не рентген едет делать и гипс накладывать, а в Афганистан на вертолете вылетает, — недовольно бурчит Филипп. — Всё будет хорошо.
Он подходит, протягивает мне огромный черный шлем с языками пламени по контуру. Несколько секунд смотрю на это защитное обмундирование и напяливаю на голову. Шлем большой, на голове болтается в разные стороны и я уверена, что начни я в нём высоко прыгать, на макушке образуется шишка — такой он тяжелый и неудобный. Но, что делать, когда совсем нет выбора? Приходится терпеть. Но, похоже, к концу поездки к перелому и обморожению прибавится еще и сотрясение мозга.
— Ну, я побежал, — спохватывается шеф. — Позвоните мне. Оба!
И убегает, не дождавшись нашего ответа.
Я сижу, не зная, что делать. В забрало кое-как зафиксированного под подбородком шлема замечаю, как кругами вокруг ходит Филипп, ударяя попеременно то по переднему, то по заднему колесу. Потом неожиданно и очень резко хватает меня за талию и двигает вперёд, ближе к рулю. Не понимаю, что он делает. Снимаю с головы шлем, чтобы возмутиться его наглостью и попросить поторопиться, как он наклоняется ко мне и шепчет в самое ухо:
