— Боф!
Ворота содрогнулись, когда с очередным, но явно угрожающим грудным «боф» обладатель морды дернулся, сдавая назад, а затем вновь с грозным лаем рванул вперед.
— Боф-боф-бофф!
Похоже, псина наконец вспомнила, для чего ее ко двору приставили. Одно хорошо, габариты животинки явно не позволяли ей просочиться через щель наружу и оттяпать незваным гостям все оттяпываемые части тела.
Когда ворота, вновь сдерживая натиск могучей мохнатой туши, содрогнулись, я с писком заскочила Бранову за спину и вцепившись в его куртку.
— Может, нам лучше… — едва начала я, но аспирант уже отворил калитку.
Собачья морда в тот же миг, будто намыленная, выскочила из щели, и теперь ее обладатель явно приготовился к атаке.
Прыжок, и я замерла, парализованная страхом.
— Бобка! — задрав подбородок, взвыл аспирант, когда пес рывком поднялся на задние лапы, пытаясь его облизать. — Здравствуй, мальчик! Здравствуй!
Псина, счастливо фыркая, вновь обратилась на все четыре лапы, безостановочно крутя хвостом, как опахалом. Выждав, она вновь, под возмущенные Брановские вопли, толкнула его в грудь и дотянулась-таки до лица, смачно обслюнявив.
— Сгинь! Фу!
Ян еле совладал с махиной, и теперь уже с очередным совершенно добродушным «боф» пес начал заваливается аспиранту в ноги.
— Хороший, хороший, — с явным усилием трепал Ян псину за бока и шею. — Мика, придержи его. Я машину во двор загоню.
— Придержать?
Я дара речи лишилась, когда аспирант, ловко высвободив ноги из под многотонной, закатившей в экстазе глаза туши, резво зашагал к воротам. Отодвинул щеколду. А Бобка, едва осознавший, что прежний генератор неземного собачьего удовольствия его покинул, с трудом поднялся, обращая взгляд посоловевших глаз на новую жертву.
— Ян, я не смогу его…!
Псина прыгнула, оставив следы мокрых лап на моем пуховике. От внезапности и силы толчка я пошатнулась и еле на ногах устояла.
— Они не укусит, не бойся. Почеши за ухом и хоть веревки из его вей, — смеясь, посоветовал аспирант, распахнув широченные деревянные створки, и скрылся из виду.
Растеряно озираясь, я потянулась к лохматой морде.
— Хороший, Бобка, хороший, — увещевала я, робко поглаживая голову, увенчанную послушно уложенными уголочками ушей.
Пес жмурился, вываливал язык, пускал слюни, но явно из-за толстенной шубы с подшерстком едва ощущал эти легкие прикосновения. Кажется, даже в отместку за халяву готовился вновь прыгнуть, измарав меня окончательно. Осмелев, я растопырила пальцы и со всей силы прошлась по собачьей спине и шее, будто расческой.
