А теперь…
— Ты плачешь… папа?
Ладонь перехватили. Песня захлебнулась, к пальцам прижались сухие губы:
— Прости меня, девочка моя… прости…
Это было уже слишком. Темнота вокруг закружилась, превращаясь в гигантскую воронку. Последнее, что услышала — дикий крик отца.
Когда очнулась, его уже не было.
Голова почти не кружилась, тошнота прошла, а на лице мешалась повязка. Но её не разрешили даже потрогать:
— Нельзя, ваше высочество!
Голос был незнаком, в отличие от другого:
— Думаю, врач объяснит лучше. И сообщи их величествам, что принцесса очнулась.
— Кэтси?
Шаги затихли рядом с кроватью:
— Доброе утро, ваше высочество.
Приветствия меня мало волновали.
— Кэтси, что случилось? Я все-таки упала? И… что с моими глазами?
Ох, как страшно было задавать этот вопрос. Но не знать ответа казалось еще страшнее.
— Доктор сейчас все расскажет.
Она замолчала, а движение воздуха и шаги доложили, что в комнату пожаловали гости.
— Как вы себя чувствуете?
Этот голос я слышала в прошлый раз. Он отдавал указания. Врач?
— Я ослепла? — спросила в лоб, боясь не решиться.
Минутная пауза и спокойный ответ:
— Удар при падении оказался слишком сильным, это повлияло на зрение. По предварительным данным, со временем оно вернется. Как скоро, будет известно чуть позже, после того, как мы осмотрим вас как следует. Простите, но ваше состояние не позволило сделать этого раньше. Принцесса, ответьте на вопрос: как вы себя чувствуете?
— Намного лучше.
Говорить желания не было. Я вдруг поняла, что жутко устала, хотелось спать. А человек, стоящий возле кровати, перелистывал страницы — они громко шуршали.
— Голова не кружится? Пожалуйста, вытяните вперед обе руки…
Я машинально выполняла требования врача, пока не поняла: еще чуть-чуть, и просто упаду. Поэтому улеглась поудобнее и провалилась в сон.
* * *
Во дворце воцарилось напряженное ожидание. Принцессу отпустили из больницы, но в её покоях, кроме горничных, поселились медсестры. Неосознанно все понижали голос и старались двигаться как можно тише, словно находились в присутствии неизлечимо больной.
Саму Ари это злило. Она стала раздражительной, все чаще срывалась на окружающих. Те сносили это с терпеливым пониманием.
Единственные, на кого Ари не повышала голоса, были король с королевой.
Отношения с отцом постепенно налаживались, в тот день, когда он остался с дочерью на всю ночь, успокаивая и приводя в чувство, словно прорвалась плотина безразличия.
С королевой было сложнее. Она сама ухаживала за дочерью, но натыкалась лишь на холодную благодарность и непонимание: по мнению Ари, горничные бы справились со всем не хуже и не отвлекали её величество от важных дел.
