Когда-то она с упоением рисовала — день и ночь, мечтала стать великой художницей, а когда поняла, что её каракули даром никому не нужны, разочаровалась и ударилась в шитьё. Перешивала всё, на что упал взгляд — шторы, постельное белье, скатерти, рубашки сыну. Аляпистые, с кривыми стежками и плохо подогнанными лекалами. Так вышло, что там тоже не срослось, мечту стать именитым модельером она оставила примерно через пару лет и, затолкав метры ненужной ткани в забитый до отказа шкаф, принялась писать любовные романы. Она искренне полагала, что у неё талант — стучала ночами по старенькой клавиатуре, ваяя нетленку за нетленкой, но, получив в интернете массу разгромных отзывов, завязала и с этим, уйдя в затяжную творческую депрессию и очередные поиски себя.
Увы, его мама была абсолютно бездарной, но чувство собственного великолепия мешало ей это признать. А ещё она была жутко заносчивой, высокомерной, с полностью атрофированным чувством материнского долга.
«Я тебя выносила, а дальше ты уж как-нибудь сам», — таков был её девиз по жизни.
Плохо так говорить, наверное, но по-мужски Влад понимал отца, который бросил их, когда сыну исполнилось всего лишь семь месяцев. Да, он поступил как последний отморозок, оставив маленького ребёнка, но ведь и жить с его матерью — невыносимо! После школы Влад сам с радостью свалил из дома, и его родительница только перекрестилась… бы. Если бы верила в Бога. Георгина Рудольфовна была ярой атеисткой — не признавала никакого бога, ну за исключением Шивы и Брахмы в тот период, когда увлекалась индуизмом.
— Соскучился или деньги закончились? — выпятив нижнюю губу, мама выдохнула струйку сизого дыма и прикрыла левый глаз.
Помахав перед лицом ладонью, прислонилась к дверному косяку: замок она не закрыла, видимо, рассчитывая, что гость надолго не задержится.
— Короче, тут такое дело. Вот, — Влад кивнул на переноску, демонстрируя спящего младенца.
Георгина Рудольфовна приподняла криво нарисованную бровь и снова затянулась. Мазнула безразличным взглядом по ребёнку, затем придирчиво изучила прикид сына:
— И вот на это ты тратишь мои деньги? В этих джинсах ты выглядишь как гей.
— Мама! — раздражённо нахмурился Влад. — Ты видишь, кто у меня здесь? Или джинсы тебя волнуют больше?
— Не хочу, чтобы соседи думали, что мой единственный сын — заднеприводный.
— Ладно, я понял, прости, что побеспокоил, — Влад опустил переноску и направился к двери.
— Да стой ты. Покажи, — окликнула его мать и, сунув окурок в переполненную пепельницу, наклонилась, разглядывая ребёнка. — Гляди-ка, почти как ты в детстве. Хорошенький был, щекастый, а сейчас… Что за мода, — брезгливо окинула взглядом дырки на его штанинах. — Так чей это ребёнок?
