— Третий раз, Бекингем! — заревел Вельдмар. — Третий раз она сбегает! Раз уж ты так радеешь за имущество принца, то нечего хайлом мух ловить!
Покойная мама всегда говорила мне: Полина, помалкивай, за умную сойдешь. А лучший друг Сергуня добавлял: у тебя скорость языка опережает скорость мысли. Они, конечно, были правы, только я ощутила такую злость, что мне было не до чужой правоты. Даже страх куда-то подевался.
— Я не товар, скотина ты пьяная! И не имущество! И кнут опусти!
На несколько мгновений все лишились дара речи. И Бекингем, и Вельдмар, и вся его компания посмотрели на меня с одинаковым выражением. А потом кнут взвился, и меня окатило такой болью, что я свалилась в траву, почти лишившись сознания. Спина и рука горели нестерпимым огнем, и сквозь пелену боли до меня долетали вопли:
— Нет, господин Вельдмар! Она не ведает, что говорит! Это грозовое безумие!
— Да я удавлю эту сучку! Запорю!
— Принц же вас изгонит!
— Убью эту дрянь!
Потом чьи-то сильные руки подхватили меня и перебросили через седло, словно я была мешком тряпья. Огромная лошадь всхрапнула и, повинуясь всаднику, двинулась вперед, а передо мной окончательно сомкнулась завеса обморока, скрыв все мысли о принцах и наследницах.
* * *
Компания Вельдмара состояла не только из всадников, в ней был еще и обоз с шатрами, в один из которых и засунули меня в компании с Бекингемом. Придя в себя от невыносимой тряски на кочках, я некоторое время лежала на пушистом ковре и пыталась сообразить, что же делать дальше.
В первую очередь следовало спрятать язык за зубами и не нарываться на неприятности. Удар плети оказался замечательным учителем: я больше не собиралась спорить, ни с кем и никогда.
Итак, настоящая наследница бури умудрилась спрятаться в моем мире, а я угодила на ее место, и судьба моя, похоже, незавидна. Товар и имущество — вот кто я для всех этих людей, и они, судя по всему, не церемонятся даже с дорогим товаром.
— А вы пришли в себя, — доброжелательно произнес Бекингем, и я открыла глаза.
Человек-баран сидел на низеньком сундуке и пил что-то ароматное из пузатой кружки. Сюртук он снял, и я с ужасом увидела, что белая рубашка с пышными кружевами окровавлена на рукаве.
— Да, пришла… — я со стоном выпрямилась и покосилась на собственное плечо. Рубец, оставленный плетью, был жирным и темным. — Кто вы?
Бекингем вздохнул и, отставив кружку, приблизился ко мне и опустился рядом.
— То есть… Вы меня забыли?
Я печально кивнула.
