Не стоило губить!
Марцелла отплясывала, вздымая пену кружевных юбок. Давно скинула туфли и барабанила голыми пятками по гулкой сцене, прихлопывая с каждым словом:
— Высокого роста,
Богатого рода.
Обманул, заговорил,
А сам другую полюбил!
— За любовь! — вскричали гости, перебивая друг друга.
Из бутылок полетели пробки. Игристое хлынуло пенным потоком, обливая визжащих шлюх, сцену, танцующую Марцеллу — она не смотрела ни на кого, только на него, на Генриха. Черные глаза горели как угли.
— Ваше высочество! — кто-то тихонько подкрался и тронул за рукав.
Генрих обернулся.
— Я полагал, — сухо произнес он, — что салон фрау Хаузер одно из немногих мест, где мои приказы хоть что-то значат.
Девица в переднике, глуповато хихикнув, приложила палец к губам.
— Тсс! Вот я глупышка! Не говорите фрау Хаузер, что я опять назвала вас «высочеством», ваше высочество… то есть, герр Спаситель. Ах, я хотела сказать…
— Феликс, — раздраженно оборвал Генрих. — Сегодня только так.
Девица округлила напомаженные губы:
— О-о! Слушаюсь, ваше выс… герр Феликс. Там о вас спрашивают.
И указала алым ноготком на дверь.
Блики огней жемчужными горошинами катились по паркету, от света и дыма щипало глаза, и Генрих сощурился, пытаясь разглядеть темную фигуру в низко надвинутом на лоб картузе. Лица не разглядеть, руки как на шарнирах — то ныряют в карманы пиджака, то прячутся за спину, то безвольно падают вдоль тела и нервно теребят дешевую ткань подвернутых брючек.
Если и шпион, то совсем еще зеленый. Ему ли распутать сложный след, проложенный Генрихом во тьме и грязи Авьенских ночей? От кованых ворот Ротбурга через Карлплац, к ратуше, а оттуда кругом на набережную Данара, и дальше, по Хауптштрассе, меняя экипажи и пальто — прямо в карете, — плутая по закопченным переулкам, заскакивая в каждое питейное заведение, что попадались на пути, и прикладываясь к рюмкам, как к святым мощам, чтобы потом, сделав крюк, выскочить на Шмерценгассе, к маняще-алой двери, где его уже ждали. Как и в прошлую ночь. Как во много ночей до этой.
Но не всегда приходилось таиться, и не всегда стряхивать хвост.
Только если во внутреннем кармане прятались кое-какие бумаги, туго-натуго перемотанные бечевкой.
На миг Генрих перестал дышать, а только слышал раскатистый и дробный перестук босых ног танцовщицы. Потом воркующий голос девицы произнес:
— Говорит, от герра Фехера.
Генрих выдохнул и рассеянно ответил:
— Так что же стоит? Приглашай.
И сам отступил в полумрак приватной кабинки, за алую волну плюшевых портьер.
