— Мне как будто нездоровилось, — сказал он на другой день. — Своя рубашка, знаете, ближе к телу. Студенты волновались? Пустяки. Лишь бы я не волновался.
В тот же день профессору доложили, что препарат 386 при испытаниях на животных показал повышенную токсичность и что надо бы повременить с передачей его в производство.
— Как хотите, — махнул рукой Роман Петрович. — Можете передавать, можете не передавать. Мне все равно.
Как-то возвращался я с работы вместе с профессором. Идем по двору. Вижу парень лет эдак пятнадцати таскает за волосы девчонку. Ну, дело известное, дал я малому пару подзатыльников, успокоил девочку и пошли мы своей дорогой. На этот раз Роман Петрович не опередил меня и сам не расправился с обидчиком. Посмотрел он на меня голубиными глазами и говорит:
— Вот пожилой ты человек, Митрич, а лезешь не в свое дело. Ведь бил-то он ее в сторонке, нам не мешал.
Хотел было я критику на заслуженного деятеля науки навести, но тут он заметил такси, сел в машину и уехал. Один. Что-то, думаю, случилось с нашим профессором. Нервы у него не в порядке, что ли?
Девятый день испытаний совпал с большим событием. В одной западной державе бросили в тюрьму большого честного человека. Наша кафедра бушевала. Сотрудники не удержались в дипломатических рамках, говоря о правителях этой западной державы, коллективно написали письмо в газету. Спокоен был один профессор.
— Жалко честного человека, — говорил он, — это верно. Но нашими переживаниями мы ему не поможем. А свое здоровье надорвем. Любое волнение неблагоприятно отражается на организме.
Прошло десять дней. И опять собрал нас Роман Петрович. Всех до одного.
— Итак, — начал он, сверкнув (теперь уже орлиными) очами, — подведем некоторые итоги. Основной вывод заключается в том, что препарат 345 надо выбросить в печку как средство антисоциальное и не совместимое с человеческим достоинством. За время опыта у меня ни разу не участился пульс. Роль насоса сердце выполняло хорошо. Но не единым пульсом жив человек. Меня словно уложили в вату и я не ощущал никаких душевных толчков. Клетки коры головного мозга, которым по всем законам полагается чувствовать, волноваться, перестали заниматься своим прямым делом. Вышла из строя самая человеческая часть человека. Я превратился в жвачное животное. Я удивлен и обижен, что вы молчали, когда я делал тут глупости в течение всей декады.
— Нужно было сохранить чистоту опыта, — ответил кто-то. — Мы же экспериментаторы.
