– И, наверное, ты, как и раньше, совершаешь свои неизменные прогулки, Леонардо? –улыбаясь, поинтересовался Лоренцо.
– Да, дружище. Я продолжаю свои прогулки по дневному и ночному городу, выискивая интересные объекты для изучения. Мои увлечения человеческой психикой по-прежнему не оставляют меня в покое. Но ведь и ты любил эти прогулки? – на что Лоренцо кивнул ему утвердительно.
– Старайся часто, во время своих прогулок пешком, смотреть и наблюдать места и позы людей во время разговора, во время спора или смеха, или драки, в каких они позах и какие позы у стоящих кругом, разнимающих их или просто смотрящих на это. Ты ведь носишь с собой маленькие книжечки для записей и зарисовок, как учил нас маэстро Верроккьо? – и Лоренцо вновь закивал головой, предпочитая сейчас больше спрашивать и слушать, чем говорить.
– Я испытываю такое удовольствие при виде человека со странной головой, – продолжал Леонардо, – что могу целыми днями бродить следом за такой понравившейся мне фигурой. Я создаю рисунки, изображающие дефекты лиц случайно встреченных людей, наблюдаю смеющихся, плачущих, рассматриваю кричащих от гнева и так все состояния нашей души. Ведь хороший живописец должен писать две главные вещи: человека и представления его души. Первое – легко, второе – трудно…
– А с кем ты общаешься сейчас, Леонардо? Тебе не следует избегать общественной жизни города…
– Я нередко навещаю семейство Бенчи. Ты ведь их знаешь? Они занимают видное место в обществе, управляя банком Медичи. Именно благодаря этому знакомству я и создал недавно один портрет.
– Ты написал портрет конкретного человека? Это новшество, Леонардо! Ведь мы, художники, как правило, изображаем либо библейских персонажей, либо неких абстрактных людей, идеал красоты нашего времени.
– Да, и моделью для портрета стала 17-ти летняя дочь хозяина дома, поэтесса Джиневра Бенчи, собирающаяся, кстати, скоро выходить замуж. Она прекрасна! Я написал ее сидящей, со сложенными руками, а ее серьезное и бледное лицо скрывает таинственную улыбку и редкую чистоту. Мне удалось, Лоренцо, соединить ее внешнее сходство с проникновением в ее душевный мир. Мне захотелось включить в портрет какой-либо символ – предмет, приоткрывающий имя персоны или намекающие на ее характер и привычки. И я изобразил можжевеловую ветвь на заднем плане, что символизировало невинность новобрачной (прим. автора – «Джинепро» по-итальянски означает «можжевельник»), и было созвучно ее имени. Теперь лицо Джиневры озарено светом, оно словно сияет на фоне темного можжевельника, заслоняющего погружающуюся в сумерки природу. Вот оно – моё сфумато!
