— Кыс, сползай, — я положила на скамейку пакет с едой. — Дело есть, — и отошла, отвернувшись.
Позади меня завозились. Кыс частенько выбирал кошачий облик — говорил, так легче и затеряться, и ноги унести, и на жалость надавить. Но я его видела и птицей, и змеем, и даже — по большим праздникам — человеком. Он, конечно, уверял, что может обернуться кем угодно, хоть слоном, но я подозревала, что массы тела ему хватит от силы на плюшевого слоника. И пес типа «кавказца» — его потолок.
— Привет, Улька, — сиплый голос и шуршание пакета. — Я поем, а ты вещай.
Я села рядом и глотнула остывший кофе. Кыс же, укрывшись одеялом, залез в пакет, доставая беляши и бутерброды. Тощий и мелкий, едва ли мне по плечо, с плющевым подшерстком по всему телу, совершенно седой парень с рыжим родимым пятном на пол-лица, носом «уточкой» и умными зелеными глазами.
— Лучше бы сырого мяса принесла, — он недовольно скривился. — И как люди эту гадость жрут, а?
— Как они едят, так и ты съешь, — я пожала плечами. — Слушай, у меня времени в обрез…
И быстро пересказала случившееся. Предупредив, чтобы никуда не лез.
— А лучше вообще из города смойся, — закончила серьезно. — Кыс, что-то затевается…
— …и не только это, — он повел длинными острыми ушами, быстро проглотил очередной беляш и достал из пакета минералку. — Не чуешь разве? У меня со вчерашнего дня шерсть дыбом. И в городе неспокойно.
— В смысле? — озадачилась. — Я сегодня с главами общин встречалась — никакого беспокойства. Излишнего. Из-за подставы «пауков» волнуются, конечно…
— Нет, Улька, нет, — Кыс сморщился. — Ты же видящая, неужто ничего подозрительного не замечала, а?
— Вообще-то… было видение, — я встряхнула бумажный стакан и с сожалением констатировала отсутствие кофе. От долгих разговоров ныли связки и хотелось пить. — Дай-ка глотнуть… Только Верховная сказала, ерунда…
— А Анфиса Никифоровна, разумеется, истина в последней инстанции? — едко ухмыльнулся он.
Я передернула плечами и рассказала о видении.
— Говоришь, погода менялась?
— Угу.
— Плохо, Улька.
Стыдно уточнять, но что делать…
— Почему? — да, в архивы надо.
— Потому что если не меняется, то ты погружаешься в видение — и идешь навстречу будущему сквозь ткань настоящего. А если мир меняется — то будущее идет к тебе, комкая настоящее.
— Не поняла… — призналась смущенно.
— Время, — Кыс посмотрел на меня, не мигая. Вертикальные зрачки — живые язычки белого пламени, на зеленой радужке вспыхивали серебристые искры. — Время, Улька, подобно воде. И имеет свой путь — и свой круговорот. Иногда оно бежит живой рекой, иногда — застывает кристаллами вечного льда, а иногда… испаряется, словно его и не было, — мой собеседник откусил от последнего беляша и рассеянно проглотил, не жуя. — Но время никогда не пропадает бесследно — оно всегда возвращается. Проходит осенним дождем. Сыплется снегом. Гейзером рвет землю. И оно помнит — всегда помнит — старые русла рек, старые выемки и щербинки. И бежит знакомыми дорожками. Заполнять их. Снова. И тогда оживает то, что спало в старых руслах и высохших водоемах тысячелетиями.
