— Устаешь, — шепнула хуфия и вспорола свитер, царапнув кожу плеча. — Хочешь жить, девочка? — посмотрела мне в глаза, ухватив за подбородок. Щеку обжог кровавый лед улыбки. — Хочешь?
Я дернулась, врезав заклятьем по острой ключице, и она вздрогнула. И меня накрыло озарением. Ошейник. Шея. Если она на поводке, то в ошейник должны быть вплетены разрушающие заклятья. А в шее должно быть уязвимое место, чтобы сработала цепная реакция.
— Хочу, — выдохнула и мертвой хваткой вцепилась в ошейник.
— Какая упрямая…
Щиты сползли драной тряпкой, свитер намок, но боли не было. Лишь угадала, что зацепила. Слева. И направила всю силу в ошейник, до судорог в ладонях. Хуфия зашипела рассерженной коброй, по ее одеждам потекли серебряные искры, и за моей спиной загудел воздух.
— Уля, сзади!..
Тени набросились, как шакалы. Я резко выдохнула, поднимая все резервы. Сила на щиты и разрушение ошейника рванула стремительно, как из пробоины. И я чувствовала, что близка к тому, чтобы «лопнуть» под давлением. Благодаря кое-кому эту сторону способностей я не тренировала вообще, а силы накопилось слишком много, и управлять ею становилось все сложнее. Но я старалась. Отбросила технику заклятий и тупо переливала силу из себя в ошейник. Или я, или он.
Хуфия вцепилась в мои запястья, и кости кололи кожу, лед расползался по рукам и спине. За спиной рычали тени и что-то орал наблюдатель. Оба «угля» полыхали, обжигая. Я тонула в мертвых серебристых глазах, чувствовала резкие приливы слабости и желания сдаться, но нечисть во мне слишком сильно хотела жить. Рыча, цеплялась за жизнь когтями, впивалась зубами. И сила текла по рукам кровью. И ошейник наконец лопнул.
Я не сразу поняла, как оказалась на полу. И куда подевалась хуфия. Пальцы судорожно сжимали ледяной металл. Перед глазами все плыло. Тело застыло тугой взведенной пружиной. «Угли» стремительно прогорали, остывая.
Гоша наклонился и подхватил меня под мышки, поднимая с пола.
— Уль…
— Тс-с-с! — я вскинула руку с ошейником.
Эхо тихого смеха прокатилось по залу. Затаилась, тварь… Тяжело дыша, я ощетинилась, отключая боль и задействуя одновременно все чувства. Нос искал запах холодной гнили, уши ловили малейший шорох, глаза смотрели на стены и сквозь них, кожа стала чувствительной до боли и искала знакомый холод, тянулась к нему. И чуйка чуяла.
— Убери руки.
— Её же нет, — наблюдатель внимательно оглядел пустынную залу.
— Нет, есть, — я повернулась и сунула ему ошейник. — Мне сил не хватит ее убить. Рядом, паскуда… Молчи. И не трогай меня, бесишь!..
