В тишине, царящей в городе, медный звон раскатился далеко, достигнув самых окраин. Ухряк отбил несколько ударов, разжал пальцы и выпустил веревку. Рука у него дрожала. Сам он чувствовал страх и смятение. Но, вместе с тем, его охватила какая-то бесшабашная решимость. Он решил для себя – будь что будет. Вандал никогда не пасовал перед трудностями, и он не станет. К тому же, пути назад уже не было.
Ухряк стоял на помосте, Эгур топтался снизу. Оба осматривали пустую площадь, с нетерпением и волнением ожидая, когда она начнет наполняться орками. Вот сейчас по всему городу захлопают двери, послышится шум шагов, и изо всех улочек повалит народ. Стар и млад, мужчины и женщины. Все они придут на зов колокола, который молчал много лет. Придут, чтобы услышать нечто важное. Возможно, самое важное в их жизни.
Утекла минута, за ней вторая. Ни один орк так и не появился на площади. Эгур поднял взгляд на Ухряка, и предложил:
– Звони еще! Сидят по своим норам, ничего не слышат. Звони, пока не соберутся.
Ухряк принялся звонить, и дергал язык так яростно, что едва не оторвал колокол от кольца, к которому тот крепился. Звон его, громкий и пронзительный, раскатывался по городу, и не слышать его могли только глухие. Вот только на площади вновь никто не появился.
– Эй, орки, да вы что, умерли все? – срывая глотку, закричал Эгур. – Идите сюда, вам есть что услышать.
Ухряк вновь стал звонить в колокол, чувствуя нарастающее раздражение. Все шло как-то не так. Как-то неправильно.
– Орки! – орал Эгур. – Орки! Все на площадь!
– Орки! – вторил ему Ухряк, продолжая терзать колокол.
Минут через десять, когда оба охрипли от крика, а рука Ухряка устала дергать язык колокола, появился, наконец, хоть кто-то. Орк был один. Он вывалился из узкой улочки, и, пошатываясь, побрел через площадь в их сторону.
– Наконец-то! – сердито выплюнул Эгур, у которого от крика страшно пересохло во рту.
Но Ухряк не разделял оптимизма соратника. Во-первых, явился всего лишь один орк, что, мягко говоря, было не густо, а во-вторых, чем дольше Ухряк присматривался к бредущей через площадь фигуре, тем больше она казалась ему знакомой. Наконец, он его узнал. И не только он.
– Да этот же тот пропойца, что валялся у ворот! – выпалил Эгур.
Оба они неотрывно следили за приближением единственного, откликнувшегося на зов колокола, слушателя. Тот, раскачиваясь и оступаясь, медленно преодолел площадь, остановился перед помостом и задрал голову, уставившись на Ухряка мутными глазами.
