Ныне же из сорока трех башен уцелело восемь. Остальные или разрушились полностью, или обвалились частично, и теперь напоминали обломанные зубы. Участки стен между ними тоже сильно пострадали от времени и отсутствия ремонта. В иных местах в них зияли огромные сквозные дыры, сквозь которые наружу и внутрь проходили орки, буйволы и куры. Глиняные кирпичи рассыпались в пыль, обнажив ряды бревен. Бревна выглядели массивными и прочными, но на деле являли собой сущую труху, в которую их превратили время и насекомые.
Ни на тех стенах, ни на башнях, что еще уцелели, никакой караул не несся. Все эти защитные сооружения воспринимались местными жителями как элемент ландшафта, а не что-то непосредственно нужное. В городе даже не было гарнизона, способного оказать организованное сопротивление захватчикам, если те вдруг появятся. За порядком следила немногочисленная стража, но эти вояки были хороши только в борьбе с безоружными орками. Окажись перед ними серьезный противник, к примеру, какой-нибудь матерый воин из орды Вандала, все они тут же разбежались бы, побросав свое оружие, тупое и некачественное, носимое чисто для виду.
Жалкий вид городской стены лишь подчеркивал тот возмутительный упадок, в который скатился некогда великий народ. Подходя к Раздрызгу, и видя его внешнее убожество, Ухряк всякий раз испытывал острое чувство горечи. Утешало только то, что очи великого Вандала не зрят всего этого безобразия. Впрочем, тело древнего полководца мертво, но дух его живет и поныне. И все видит. Не потому ли послал он знак, что не смог и дальше выносить сего прискорбного зрелища? Это, по крайней мере, объясняло, почему в избранные был назначен Ухряк. Видимо, духи предков замучились ждать подходящую личность, и назначали первого попавшегося орка, лишь бы только прекратить творящийся позор и упадок.
Они с Эгуром вошли в городские ворота, возле которых, в тени наполовину разрушенной башни, валялся прямо на земле грязный тощий орк. Рубаха его была покрыта жирными пятнами, порты сползли, оголив ягодицы. Рядом с павшим телом валялась пустая глиняная бутыль. В таких бутылях, грубо и небрежно вылепленных, в Раздрызге продавали дешевый самогон, который, по слухам, гнали из навоза буйволов. Тем не менее, напиток пользовался спросом, и пьяниц в городе хватало с избытком.
– Полюбуйся, – сказал Эгур, указав на растянувшегося под башней орка. – Вот к чему приводит честный самоотверженный труд. Пашешь, пашешь, а толку никакого. Как был нищим, так им и остаешься. С горя начинаешь пить. Пьешь все больше, работаешь все меньше. Потом только пьешь. Горе тем, кто отринул путь предков. Их участь страшна.
